Христианство и страх - Оскар Пфистер

В нашем историческом обзоре мы видели, как мир то избавлялся от страха, то снова ему уступал, отчего возникали невротические навязчивые идеи, а еще мы видели, что точно так же, как и при исцелении от патологического страха и невроза навязчивых состояний, господство массового и личного страха, рожденного чувством вины, неизменно исчезало, как только главную роль обретала любовь. Моисей, судьи, пророки Писания, Книга Премудрости Соломона, Книга Ионы, Книга Руфи, некоторые псалмы, Иисус, реформаторы, пиетизм, Просвещение и некоторые течения неопротестантизма, в зависимости от силы и масштаба любви, освобождают от страха и навязчивых идей. Это наблюдение подтверждают случаи исцеления у отдельных людей.

Согласно романисту Теофилу Споэрри, Гильом IX Трубадур, граф Пуатье (он правил с 1087 по 1127 год) был первым человеком, который смотрел в свою душу без религиозного страха[912]. И он первым осознал, что телесное и духовное не исключают друг друга, а должны объединить усилия. Умеющий наслаждаться жизнью бывший крестоносец перевел свои страсти к возвышенному под влиянием религиозного мистицизма[913]. Вдохновение он черпал из образа «дамы», а не Церкви, и именно «даму» превратил в источник любви, добродетелей и духовных ценностей, и ввел новый женский идеал, ориентированный не на Пресвятую Деву, а на красоту и рыцарское благородство. Так новое понимание любви устранило страх из этой интересной и значительной души.

То, что мы говорили в первой части об исцелении патологического страха и его невротических последствий, особенно навязчивых идей, мы полностью подтвердили, когда исследовали действие христианской любви и иных ее видов.

Но никогда в истории христианская любовь, выйдя на первый план, не могла долго сохранять свою новизну и силу. Ее ждали две опасности: «лихорадка», вызванная неврозом, заменившим любовь навязчивыми формированиями – прежде всего догмами, магическими ритуалами и установками, и «озноб» при ослаблении. Любовь может либо перегореть, либо заледенеть. Блокировки влечений и любви, усиленные страданиями и опасностями, создают новые страхи или укрепляют те, что уже есть; в итоге – навязчивые идеи, невротизация, догматизация христианства исповедующими его невротиками, а следом снова рушится сама суть любви, к которой призывал Иисус во имя веры. И при этом описанный процесс невротизации, причины и развитие которого мы рассмотрели, длится гораздо дольше, чем господство любви, одолевающей страх. Когда любовь возносится на вершину, ей тотчас же грозит падение в волны нового страха и возникновение навязчивых идей, которые, вероятно, должны восприниматься как преимущество и милосердный дар, ибо содержат в себе и защиту от блоков, и эрзац-удовлетворение.

Если новые компульсии создали такие условия, при которых усилились блоки, а сами навязчивые идеи не дадут ни защиты от страха, ни желанной замены (удовольствие, даруемое сублимацией), то и методы не помешают явлению нового пророка, который возведет любовь на трон, объявив ее божественным откровением. Так триумф любви спасет людей от страха и навязчивых идей. А те, кто судорожно вцепится в привычное успокоение страха через навязчивый символизм, воспримут такое вмешательство как святотатство и озлобленно его отвергнут. Учение о страхе нам все это объяснит.

Страх возвращался через сознательный аналитический акт. Реформаторы каждой эпохи не просто принимали условия традиции, которым требовалось лишь одно: разрешить проблему вины и страха, рожденного ей, через синтез – их вдохновляло непосредственное переживание любви Божией. Религиозное и медицинское исцеление от страданий, рожденных страхом и навязчивыми идеями, едины в принятии главного принципа: должна господствовать любовь.

Ритм чередований нерегулярен, и это заставляет спросить: а неизбежен ли? Вопрос несколько сложен, как и другой, почти идентичный: можно ли обойти невроз и не повредить человеку? Обладай мы всеми необходимыми факторами, и наставник, сведущий в медицине, мог бы ответить «да». К сожалению, это не тот случай. Ни воспитатель, ни пастор не могут учесть все физические факторы и возможные травмы.

Ясно только, что христианство, несмотря на двухтысячелетние усилия, в сфере психологии христианской любви и душевной терапии пребывает во тьме египетской. Совершены грубейшие и роковые ошибки, повлекшие за собой неврозы и искажения религии, пусть даже в этих искаженных версиях и взывали с молитвой ко Христу. Религия непрерывно, без компенсаций, на скорую руку лудила слабые человеческие души, пытаясь сделать их лучше; она не дала им познать любовь Иисуса и обрести силы, но накинула на их плечи тяжелую ношу. Эту же ошибку совершили и фарисеи. И лишь когда христианство прекратит расценивать себя как учение и осознает, что его суть – в синтезе любящей веры и верующей любви, оно станет заботиться о душе намного лучше, избавится от множества прежних заблуждений, проникнется духом любви Иисуса Христа и приведет его к воцарению в мире.

Главной заповеди христианства (Мк. 12:30; Мф. 22:37–39; Лк. 10:27) мы коснулись при обсуждении благочестия и нравственности Иисуса, и вкратце повторим, ибо речь о систематическом анализе. Мы видели, что у Иисуса заповеди «И люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим» (Втор. 6:5) и «Люби ближнего твоего, как самого себя» (Лев. 19:18) сохраняют форму предписания, но теряют характер закона, ибо нельзя заставить любить. Однако Он обозначил единственную жизненную позицию, которая соответствует святой любящей и творческой воле Божией и немало значит для достижения спасения. Без сомнения, Иисус считал жизнь по «заповеди любви» – назовем ее так – не менее важной, чем фарисеи – уплату десятины и исполнение предписаний относительно субботы. И более того, для Него она была гораздо важнее. Но акцент Он делал на настроении, которым должен был править не страх, а любовь, радость и свобода. В основной заповеди выражалась воля Божия. Она становилась обязательством, притом высочайшим и единственным. Но так как она не навязывалась строгим Богом-судьей при серьезных угрозах, а воплощалась через любящую волю, которая стремилась к нашему благу, и заповедь любви стала высшим источником блаженства. То был союз желания и долга. Фраза «ты должен» потеряла свой ужас и превратилась в радостную «ты можешь», и исполнение ее таило высочайшие благословение и счастье. В задаче, которую ставит Бог, отныне заложен высший дар – полнота жизни и вечная жизнь в самом великом смысле.

Если высшая заповедь Божия, любовь, соответствует высшим запросам верно понятой человеческой природы, то теономия, когда Бог выступает в качестве законодателя, превращается в автономию.