XX век как жизнь. Воспоминания - Александр Бовин

— Вы два раза были в Израиле, что вам больше всего понравилось из израильской кухни?

— Вы знаете, у меня большое подозрение, что израильской кухни нет. То, что мы называем еврейской кухней в России и на востоке Европы, в других районах мира вовсе не воспринимают как еврейскую. Скажите марокканскому еврею про форшмак или редьку с гусиным салом, он скажет: при чем здесь еврейская кухня? Есть рестораны еврейской кухни в нашем понимании. Только там не щука фаршированная, а фаршированный морской окунь. По-моему, основная „тональность“ израильской кухни — арабская и средиземноморская. Хумус, маслины, фрукты, баранина, разные морские гады, которых я очень люблю.

— Но морские гады — это в основном не кошерное.

— Я в этом пока не очень разбираюсь. Со мной как-то в ресторане был такой казус: я съел котлету и потом попросил официанта принести стакан холодного молока. „Простите, не могу, — услышал я. — У нас кошерный ресторан, а от приема мяса до приема молока должно пройти двенадцать часов“.

И самое важное: все мои высказывания относительно израильской кухни прошу рассматривать как чисто дилетантские. Возможно, все как раз наоборот.

— Вы не боитесь, что наши бывшие сограждане на улице вас просто задергают?

— Это уже все происходило. Так примерно: „Ой, товарищ Бовин, можно за вас подержаться?“ Я жил в гостинице и писал на веранде статьи для „Известий“. Так вся округа приходила на меня посмотреть, детей и внуков приводили. Мы много разговаривали. Тяжело живут люди вот этой последней волны, очень тяжело. Кроме молодых, конечно.

— Это внимание вам приятно?

— В общем — да, приятно. Иногда немного раздражает. Но я уже привык. Кстати (или не кстати), о раздражении. В мою последнюю поездку рядом со мною был весьма образованный человек, уехавший из России лет двадцать назад. Он прекрасно говорит на иврите, досконально знает историю Израиля. За двое суток общения с ним я очень много получил. По духу он убежденный, стопроцентный израильтянин, принципиально не учит детей русскому языку: „Они израильтяне — и все“.

И вот, когда ко мне подходили люди, ахали и охали, я чувствовал, что он сердится. Что вы нервничаете, говорю ему, это же так естественно. Нет, отвечает, они в Израиле, они — израильтяне и не должны так себя вести…

— Наверное, в ваших силах будет способствовать тому, чтобы чисто технически облегчить людям получение обратно советского гражданства?

— Конечно, я буду стараться это делать. Интересы личности должны быть выше интересов государства.

— Если встанет выбор между государственными интересами и интересами этих людей, в чью пользу вы сыграете?

— Мой выбор будет в пользу людей. Я вижу свою главную функцию в решении гуманитарных задач. А именно: соединить эти 500 тысяч ниточек или хотя бы начать этот процесс. Я считаю, что он отвечает и нашим государственным интересам. Вот это и есть, как сейчас модно говорить, человеческое измерение политики.

Вполне допускаю, что говорю слишком размашисто, без нюансов и оговорок. Но я еще слишком журналист и не овладел пока дипломатической вязью.

— Вам тоже придется соблюдать субботу, все закрыто, учреждения не работают.

— Ну и пожалуйста, жалко, что ли. И в Израиле не лыком шиты. Например, в субботу еврею даже на кнопку лифта нажать нельзя. Но, извините, им же надо как-то ездить. Так в гостиницах есть субботние лифты, которые автоматически останавливаются на каждом этаже. И все довольны.

— Всегда поговаривали, а в связи с новым назначением еще больше, что в вас течет еврейская кровь.

— Не знаю, к сожалению или к счастью, но еврейской крови во мне нет. Мои родители, мои бабушки и дедушки родом из города Шацка Рязанской губернии. А там, по-моему, от Рождества Христова ни одного еврея не было.

Почему „поговаривают“? Может быть, потому, что я всегда был принципиальным противником антисемитизма и не лил грязь на Израиль. Может, потому, что моей первой женой была еврейка. А скорее всего потому, что таким путем хотят скомпрометировать меня в глазах определенной части населения.

— Когда говорят о евреях, автоматически возникает вопрос об антисемитизме.

— Вы правы. В стране происходят противоречивые процессы. С одной стороны, реальный государственный антисемитизм начинает постепенно терять свои позиции. И я уверен, что эта тенденция будет прогрессировать. Но с другой — грязная пена гласности. Право говорить получили не только противники антисемитизма, но и его сторонники. Отсюда — всякого рода листовки и газетенки черносотенного пошиба…

— Насколько велика, по-вашему, опасность антисемитизма сегодня?

— Мне трудно об этом судить, потому что я не еврей. Я не чувствую этого своим „нутром“. У меня нет психологического критерия для оценки ситуации. Все же мне кажется, что дело идет к лучшему.

— У вас там большой круг знакомых отсюда?

— Не слишком большой, но есть.

— Когда вы в 1979 году посетили Израиль, многие, наверное, спрашивали у вас совета: ехать или нет. Ведь тогда мало кто ездил туда и обратно.

— У меня всегда была одна и та же позиция: ты сам выбираешь свою судьбу, сам решаешь, уезжать или нет.

— Какова была реакция на ваше назначение палестинцев и Израиля?

— С палестинской реакцией я не знаком. Можно предположить, что она достаточно сдержанная. Реакция израильских представителей — позитивна. Но это никого не удивляет.

— Когда вы работали в ЦК, там был хоть один еврей?

— „Половинки“ были. Насчет „единиц“ я не уверен, надо посмотреть архив отдела кадров.

— На высоком уровне как-то проявлялся антисемитизм?

— Не слышал, трудно такое представить.

— Ну, не на заседаниях, а на охоте?

— Я не ездил с начальством на охоту. Там же, где я бывал, такого не слышал. Мне кажется, демонстрировать антисемитские настроения, говорить о них вслух считалось плохим тоном».

Как видите, я довольно расплывчато представлял, чьим же п ослом мне предстоит быть. Но тут все быстро встало на свои места. Хуже было с журналистской привычкой размышлять вслух. В МИДе молчание не только золото, но и карьера. О чем — после очередного интервью — мне шепотом сказали. Но с золотом в МИДе была напряженка. А из карьеры я давно вырос. Так что в удовольствии поболтать с журналистами себе не отказывал.

Получив сшитый на мою нестандартную фигуру посольский мундир, я 18 декабря загрузился в самолет «Аэрофлота».

В Израиль тогда советские самолеты не летали. На рейсы других авиакомпаний нужна валюта, коей не было. Поэтому долетел я до Каира. Оттуда на машине через Синайский полуостров. Так что въехал в Тель-Авив, как здесь писали, с черного хода.

Как условились, вручение верительных грамот назначено на 23 декабря.