Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле - Вадим Волобуев

«Что нового ты можешь внести в тему?» – этот вопрос я слышал не раз, пока писал эту книгу. Действительно, после трудов итальянских, американских, польских и прочих ватиканистов, всю жизнь посвятивших изучению католичества, что нового можно сказать об Иоанне Павле II? Кажется, изучен уже каждый его шаг, озвучена каждая мысль, исследована генеалогия и все, что окружало римского папу. Поскольку Иоанн Павел II большую часть времени находился под объективами телекамер, всякий пользователь интернета может послушать его речи и понаблюдать за ним от начала понтификата и до самого конца.

Однако нельзя не отметить, что практически все биографии римского папы содержат досадные фигуры умолчания, вызванные не столько предвзятостью, сколько особенностями авторского подхода. Так, западноевропейские и американские исследования нередко страдают поверхностным и клишированным представлением о советском блоке вообще и о Народной Польше – в частности. Оно и понятно: ни Вейгел, ни Риккарди, ни Леконт, ни Бернстин с Полити, ни кто-либо из их коллег-соотечественников, при всей добросовестности, не могли оценить все богатство мыслей и чувств поляков того периода, поскольку не жили в социалистическом лагере. Даже интервью с понтификом и его соратниками не изменили такое положение вещей, так как все их ответы воспринимались через призму заранее сформированной картины мира.

Мало получить ответ, надо еще задать правильный вопрос. Это хорошо показал Дуглас Адамс в своей книге «Автостопом по галактике», проиллюстрировав известным примером: жители некой планеты построили самый мощный компьютер в истории, чтобы он открыл им смысл жизни «и всего-всего». Компьютер действительно открыл им тайну бытия: цифра 42. Но что она означает? Этого никто так и не понял.

Вот и западные авторы, при всей их глубокой осведомленности и обширных знаниях по истории католицизма, в сущности на разные лады интерпретировали это условное «42», когда слышали от польских информаторов о жизни в социалистическом лагере.

С земляками римского папы другая проблема. Они писали свои работы в расчете на поляков, а потому оставляли в стороне многие факты и явления, которые и без того очевидны любому жителю страны, либо, наоборот, слишком подробно останавливались на вещах, которые иностранцу показались бы незначительными. Поэтому, если человек извне вздумает ознакомиться с жизненным путем Иоанна Павла II по польским работам, он может остаться в недоумении: его захлестнет вал незнакомых определений, непонятных характеристик и отрывочных описаний каких-то событий, о которых знает каждый поляк, но вряд ли знает кто-то другой.

Именно эту «серую зону» я и взял на себя смелость заполнить. Моим преимуществом является то, что я родился и живу не в Польше, а потому хорошо вижу, какие вещи обычно ускользают от внимания иностранцев (во всяком случае, россиян), если те берутся рассуждать о родине понтифика. Тем самым, надеюсь, я восполню досадный пробел в русскоязычной библиографии римского папы, а кроме того, перекину мостик от русской души к польской. Полагаю также, что книга будет полезна и полякам: увидев, что именно я объясняю «на пальцах» жителям России, они уяснят, чего россияне не знают о них.

Книга специально написана в легком публицистическом ключе, чтобы не оказаться замурованной в тесных стенах академического сообщества. Однако и ученые-историки, думаю, почерпнут из нее кое-что новое – хотя бы составят представление о влиянии нематериальных факторов на формирование личности. Потустороннее – важная составляющая часть христианского склада ума, и если мы хотим постичь, о чем думал и к чему стремился один из выдающихся деятелей XX века, то вынуждены будем принять во внимание и эту, немодную среди ученых, сторону человеческого существования.

Выражаю признательность Павлу Либере, Петру Глушковскому и профессору Ежи Эйслеру, без которых эта книга никогда бы не увидела свет. Благодарю Александра Владимировича Липатова, Сергея Васильевича Мазова и отца Александра Крысова за терпение и ценные замечания.

Он родился в эпоху немого кино, а умер в эру мобильных телефонов. За те восемьдесят четыре года, что он прожил, на его родине, в Польше, успело смениться три политических строя, каждый из которых отрицал предыдущий. Вторая мировая и холодная войны, возникновение и крах советского блока, сексуальная революция и глобальное потепление – все это прошло перед глазами Кароля Войтылы, принявшего имя Иоанна Павла II.

Папа-поляк: для миллионов соотечественников он стал главным предметом гордости за всю историю. Николай Коперник, Фредерик Шопен, Мария Склодовская-Кюри – даже они померкли рядом с ним, духовным лидером и моральным авторитетом сотен миллионов людей.

Для нас, жителей России, Иоанн Павел II – просто очередной понтифик в Апостольской столице. Мы не задумываемся, к какому народу он принадлежал. Между тем сам себя он воспринимал именно как папу-поляка, неустанно думающего о Польше и взирающего на мир через призму польской истории и культуры. «Я все время на страже, чувствую свою ответственность за то огромное общее наследие, имя которому – Польша, – говорил он, обращаясь к польской молодежи в июне 1983 года. – Это имя нас всех определяет. Это имя нас всех обязывает. Это имя придает нам ценность»[1]. Не случайно первую поездку на родину понтифик совершил уже через семь месяцев после своего избрания, а всего за время руководства католической церковью он побывал в Польше восемь раз – чаще, чем где бы то ни было, кроме Италии.

Как показал один из опросов жителей России, проведенный в середине 2000‐х годов, наши земляки ассоциировали Польшу прежде всего с тремя женщинами: Эдитой Пьехой, Анной Герман и Барбарой Брыльской[2]. Можно предположить, что если бы опрос проводился среди любителей фантастики, к этим именам наверняка добавились бы Анджей Сапковский, Станислав Лем или Яцек Дукай. Люди с широкой эрудицией, должно быть, вспомнили бы также Адама Мицкевича, Тадеуша Костюшко, Анджея Вайду, Романа Поланского, Януша Корчака или Яна Матейко. Следящие за политикой, вероятно, назвали бы фамилии Ярослава Качиньского, Александра Квасьневского, Дональда Туска, очень возможно – Леха Валенсы, а кое-кто – и Войцеха Ярузельского. Представители старшего поколения, скорее всего, не забыли бы упомянуть «Кабачок 13 стульев» с его экзотически звучавшими для советского уха обращениями «пан/пани». И конечно, при упоминании знаменитых поляков не обходится без американского политолога Збигнева Бжезинского, который, хотя и покинул Польшу в десятилетнем возрасте, имел безусловно польские корни, а потому причисляется к полякам.