Алмазные псы - Аластер Рейнольдс

Ультра сделал шаг к мэру. Проем в борту шаттла оставался открытым. В бинокль Наки разглядела красные голограммы змей на яшмовых конечностях экзоскелета.

Голос ультра оказался таким же громким, как у мэра, только доносился не из городских динамиков, а прямо из шаттла.

– Люди сине-зеленой… – Капитан поперхнулся, потом постучал по одному из выступов своего шлема. – Жители Бирюзы! Председатель Тонбури! Благодарю за радушный прием и за разрешение занять орбиту над вашей планетой. Мы рады быть здесь. Как капитан звездолета «Голос вечера», обещаю соблюдать все установленные правила и не злоупотреблять вашим гостеприимством. – Губы капитана шевелились, даже когда он делал паузы в словах; система перевода, похоже, запаздывала с обработкой. – Кроме того, гарантирую, что вашему миру и спокойствию ничто не грозит, что мы обязуемся соблюдать законы Бирюзы, которые распространяются на всех живых существ и все летательные аппараты в атмосфере планеты. Весь трафик между моим кораблем и вашей планетой подлежит авторизации Совета городов, и всякий член этого Совета, по согласованию с другими, сможет взойти на борт «Голоса вечера» в любое время, когда захочет, при наличии… э-э… транспортного средства.

Капитан замолчал и выжидающе посмотрел на Така Тонбури. Мэр дрожащей рукой вытер пот со лба и пригладил непокорный чуб.

– Спасибо, капитан. – Взгляд мэра метнулся в сторону других членов официальной делегации. – Мы счастливы услышать ваши заверения. Со своей стороны скажу, что мы приложим все усилия, чтобы помочь лично вам и вашему экипажу, и постараемся обеспечить наилучший исход предстоящих торговых переговоров, которые, несомненно, сулят взаимную выгоду уже в ближайшем будущем.

Капитан ответил не сразу, позволил неудобной паузе растянуться. Интересно, подумалось Наки, это и вправду система перевода сбоит или Моро попросту наслаждается очевидным страхом Тонбури?

– Разумеется, – наконец отозвался ультра. – Мы все к этому стремимся, председатель Тонбури. С вашего разрешения я представлю своих спутников.

После этих слов из шаттла вышли еще трое. В отличие от ультранавта, они, пожалуй, вполне сошли бы за обитателей Бирюзы. Двое мужчин, одна женщина, все обыкновенного роста и телосложения, длинноволосые, с тщательно уложенными прическами. Одежда ярких цветов, словно скроенная из разных тканей желтого, оранжевого, красного и золотистого оттенков, перемежавшихся все теми же закатными полутонами. Свободные одеяния шевелились на легком дневном ветерке. Вся троица носила серебряные украшения, причем в количествах, совершенно непривычных для Бирюзы: на пальцах, в волосах, на ушах…

Женский голос прокатился над толпой, усиленный динамиками шаттла:

– Благодарю, капитан Моро. Спасибо, председатель Тонбури. Мы искренне рады быть здесь. Я Амеша Крейн и говорю от имени фонда «Вахишта», скромной научной организации, основанной некогда в префектурах Хейвенитской демархии. Не так давно мы стали расширять круг наших интересов, изучать другие солнечные системы и обратили внимание на вашу. – Крейн указала на двух мужчин, вышедших вместе с ней из шаттла. – Это мои помощники Саймон Мацубара и Рафаэль Вейр. На борту шаттла находятся еще семнадцать ученых. Капитан Моро доставил нас сюда за умеренную плату на своем «Голосе вечера», и фонд «Вахишта», безусловно, принимает все оговоренные условия пребывания на планете.

Так Тонбури, казалось, растерялся окончательно:

– Добро пожаловать… Мы… э-э… польщены… вашим интересом… Вы сказали, научная организация?

– Совершенно верно. Мы крайне заинтересованы в изучении жонглеров образами.

Амеша Крейн, с этим никто не стал бы спорить, выглядела самой привлекательной из троих, с ее-то высокими скулами и чувственными губами, которые, чудилось, постоянно готовы изогнуться в улыбке. Наки вдруг ощутила, что эта женщина делится с нею чем-то сокровенным, чем-то личным и светлым. Наверняка прочие зеваки испытали то же чувство.

– В нашей системе, – продолжала Крейн, – жонглеры, к сожалению, не встречаются, но это не помешало нам заняться соответствующими исследованиями, приступить к сбору сведений из тех миров, где жонглеров изучают на местах. Мы ведем эту деятельность на протяжении десятилетий, опираясь на подтвержденные факты и отсеивая слухи, проверяем теории и строим догадки. Верно, Саймон?

Мужчина с желтоватой кожей – на его лице застыло слегка озадаченное выражение – утвердительно кивнул.

– В изведанной Вселенной нет двух одинаковых миров, населенных жонглерами, – произнес он громко и уверенно, словно копируя тон своей начальницы. – Вдобавок не найти и двух таких миров, которые изучала бы одна и та же исследовательская группа. Это означает, что мы располагаем множеством переменных, которые приходится учитывать. Тем не менее мы, насколько это возможно, сумели выявить определенные черты сходства, которые, как представляется, упустили из виду отдельные научные экспедиции. Не исключено, что эти черты имеют важнейшее значение как для изучения жонглеров, так и для развития человечества. Поскольку у нас жонглеров нет, проверить наши теории на практике, к сожалению, затруднительно. Поэтому мы прилетели на Бирюзу.

Подал голос второй мужчина – как припомнила Наки, его звали Рафаэль Вейр:

– На протяжении почти двух столетий Бирюза оставалась фактически изолированной от остального освоенного человеком пространства.

– Нам это известно, – вставил Джота Сиравакса, первый из группы встречающих, кто раскрыл рот после мэра Тонбури.

Наки отметила про себя, что доктор раздражен, но пытается успокоиться.

– Вы не делитесь своими открытиями с другими мирами, где обитают жонглеры, – сказала Амеша Крейн. – Также, насколько мы знаем, вы не принимаете их трансляций. В результате ваши исследования жонглеров не подвержены внешнему влиянию, вы не следуете модным теориям и популярным исследовательским практикам. Иными словами, вы предпочитаете работать в научной изоляции.

– Да, мы вообще склонны к изоляции, – объяснил Так Тонбури. – Смею указать, что нас такое положение дел вполне устраивает.

– Понимаю. – В голосе Крейн вдруг лязгнула сталь. – Но, как я уже сказала, ваши жонглеры – чистейший, незамутненный источник информации. Когда пловец погружается в океан, его собственные воспоминания, сама его личность могут раствориться в этой среде. Любые предрассудки и предубеждения пловца неизбежно обретают в океане то или иное воплощение; пусть искаженные, переосмысленные, они все равно проявляются, так или иначе. А для следующего пловца, который открывает свое сознание океану, восприятие – или, как у вас выражаются, приобщение – будет омрачено предрассудками и предубеждениями первого. Возможно, этому второму пловцу удастся подтвердить свои подозрения относительно жонглеров, но он не может быть уверен, что не уловил ментальные отзвуки контакта океана с первым пловцом – или с тем, кто погружался еще раньше.

Джота Сиваракса кивнул:

– Я полностью с вами согласен. Но позволю себе заметить, что у нас достаточно собственных модных теорий. В одном только Умингмактоке имеется десяток научных групп, каждая из которых придерживается собственных взглядов.