История Израиля. От истоков сионистского движения до интифады начала XXI века - Анита Шапира

государства, но было несовместимо с восприятием иудаизма религиозными кругами, которые требовали углубления еврейского характера государства с помощью галахических законов и традиций. Кроме того, израильские палестинцы (как теперь склонны называть себя арабы Израиля), а также еврейские постсионистские группы (о них будет сказано позже) утверждали, что существует кардинальное противоречие между характером Израиля как демократического государства и его характером как еврейского государства, что проявляется в преференциях по отношению к евреям – например, в Законе о возвращении. Этот вопрос все еще стоит в повестке дня Израиля (что будет рассмотрено дальше).

Возросшая власть судебной ветви стала результатом ослабления веры в политическую систему. Усиление судебной власти часто поддерживалось средствами массовой информации, которые также становились все более воинственными. Журналистские расследования, тщательно контролирующие правительство, получили развитие в основном в 1980-е годы, когда страх перед властями постепенно рассеялся. Возникло новое поколение молодых журналистов, не приверженных ни левым, ни правым, а только свободе прессы и собственному профессиональному росту. Они питали слабость к судебной ветви власти, которая оградила их от политиков, и они признали власть Верховного суда как желательную, так и уместную. Старая партийная пресса, обычно выражавшая политические позиции своих владельцев, едва смогла выжить с приходом экономического либерализма. Одна за другой партийные газеты исчезли, закрылись и были заменены электронными СМИ и местными газетами. Местные газеты были более поверхностными и не придерживались национальных ценностей. Их интересовали прежде всего собственные новости и экономический успех. Только Ha’aretz оставалась частной независимой газетой, продвигающей явно либеральную повестку дня. Были также две вечерние газеты, Yedioth Ahronoth и Ma’ariv. Все три, в особенности Ha’aretz, безоговорочно поддерживали судебную систему.

Судебный активизм и поддержка телевидения и прессы либеральных тенденций отразили среди прочего упадок республиканского мировоззрения, характерный для Израиля в 1950-х и 1960-х годах, и подъем западного либерального, в основном американского, этоса. В республиканском этосе гражданин имеет как обязанности, так и права. Этос подчеркивает коллектив, а не личность; общественные интересы, а не права личности. На этом была основана первоначальная израильская идентичность. События 1950-х годов ознаменовали упадок коллективистских ценностей и рост индивидуализма. Однако дух времени все еще находился под влиянием Второй мировой войны и холодной войны, а на Западе по-прежнему дул националистический ветер. В Израиле патриотизм имел огромную силу в формировании характера людей. Напряжение по вопросам безопасности и экзистенциальная тревога, которые оставались почти постоянным эхом в израильском обществе, замедляли отказ от приверженности общественным интересам. Таким образом, население было готовым записаться в армию и разделить бремя резервной службы.

Только после Шестидневной войны подул свежий ветер, который, по словам поэта Хаима Гури, подорвал идеологию «осажденных и справедливых» и вызвал сомнения в оправдании сионистского предприятия. Приход Бегина к власти, экономический либерализм, культура потребления и повышение уровня жизни разрушили основы старого этоса. На первый план вышли новые элиты, как религиозные, так и нерелигиозные, которые никогда не принимали республиканский этос, предпочитая ему религиозно-иудейский (с одной стороны) или либерально-западный (с другой). Справа и слева появились силы, стремившиеся сформировать иную израильскую идентичность. Ультраортодоксы, национально-религиозные деятели, Shas Mizrachim, либеральные интеллектуалы – все они стремились обеспечить свою роль в формировании общественной жизни в Израиле и формулировании национальной повестки дня. Мультикультурализм, выросший из этой борьбы, казался не только неизбежным фактом, частью реальности, но и идеалом. В контексте нынешнего разнообразия старая израильская идентичность казалась слишком единообразной, как будто диктуемой сверху и подавляющей иные формы идентичности.

Хотя старые элиты утратили политический контроль и их роль в создании национального этоса снизилась, они по-прежнему доминировали в экономике, армии, высшем образовании, СМИ и судебной системе. Однако потеря статуса, пугающие образы, рисуемые политическими противниками, озабоченность ростом власти масс под влиянием националистического и религиозного мировоззрения – все это вылилось в опасение, что демократия в Израиле исчезнет. По мнению исследователя Менахема Маутнера, 80-е годы характеризовались беспокойством либералов (то есть старых элит) по поводу наступления антидемократических правых на центры власти в израильском обществе. Эти либералы считали Верховный суд в частности и судебную систему в целом защитниками израильской демократии, последним бастионом, защищающим характер Израиля как демократического государства. Поэтому они не протестовали против судебной активности Верховного суда, подрывающей статус Кнессета как законодательной ветви власти и автономии исполнительной власти, но поддерживали судебную систему во всех ее противостояниях с правительством. Представители ультраортодоксов и Shas имели веские основания жаловаться на то, что настойчивое требование Верховного суда о равенстве не позволяет им использовать свою политическую власть для получения экономических выгод своим сторонникам. Суд представил себя институтом, основанным на базовых ценностях Израиля, руководящим государством, несмотря на популистские тенденции в Кнессете.

Как и другие интеллектуальные моды, постмодернизм был импортирован в Израиль из Соединенных Штатов в конце 1980-х годов. Идея об отсутствии иерархии ценностей или культуры понравилась тем, кто считал, что старая израильская культура не позволяет им выразить свои воспоминания о родине, языке, обычаях и образе жизни, на протяжении многих лет окутанные туманом ностальгического романтизма. Мультикультурализм хорошо сочетается с постмодернизмом. Постмодернизм считал, что не существует культурного канона, а популярная и высокая культура имеют равную ценность. Добро и зло, высокое и низкое, правда и ложь, прекрасное и уродливое – все это относительно; такие суждения основаны на определенных системах ценностей и не представляют универсальных истин. Эта концепция хорошо сочетается не только с мультикультурностью, но и с растущим статусом телевидения как творца национальной культуры.

История песен и музыки мизрахи демонстрирует изменения, произошедшие в израильской идентичности. До 1980-х годов на радио и телевидении преобладали песни Эрец-Исраэль и ивритская ностальгия. Исполнители-мизрахи, которых изгнали из центра израильской культуры на окраину рынков, где продавались их кассеты, тщетно протестовали против исключения; продюсеры израильских медиа не предоставляли им сцену. Но теперь, с ростом политической власти мизрахи, большей осведомленностью общественности о прошлой дискриминации против мизрахи и новой открытостью для незападных культур, музыка мизрахи, особенно поп-музыка, смесь Востока и Запада, теперь определяемая как «средиземноморский стиль музыки», покорила дискотеки, свадебные залы и, наконец, телевидение и радио.

В то же время мизрахи потребовали, чтобы их культурная традиция стала частью исторического нарратива еврейского народа, а также сионизма. Министерство образования и университеты приняли вызов. Первоначально делались лишь символические попытки, но постепенно начали появляться исследователи и исследования, занимавшиеся данными проблемами, и главы еврейской истории, которые ранее не были должным образом представлены, теперь оказались открыты и включены в национальный нарратив. В то же время в Соединенных Штатах произошла феминистская революция, быстро достигшая Израиля. И здесь мультикультурализм давал преимущество. На фоне продолжающегося существования патриархальных обществ, таких как