История Израиля. От истоков сионистского движения до интифады начала XXI века - Анита Шапира

мусульманского waqf (религиозного владения). С годами религиозное влияние на территорию Стены Плача увеличилось. Первоначально являвшаяся национально-религиозным символом, она превратилась в своего рода синагогу, где мужчины и женщины разделены, а раввин Стены Плача обеспечивает соблюдение религиозных обрядов.

По мере того как территория Стены становилась все более ортодоксальной, ее статус национального символа уменьшался. Писатель А. Б. Иегошуа выявил контраст между «Горой» – горой Герцля, светским израильским национальным пантеоном, военным кладбищем и местом упокоения сионистских мыслителей, таких как Герцль и Жаботинский, а также премьер-министров и президентов – и «Стеной» – средоточием альтернативной еврейской идентичности, основанной на иудаизме. Это контраст не только между религией и секуляризмом, традициями и современностью, но и между использованием прошлого для формирования повестки дня в настоящем и взаимодействием с будущим. «Гора» представляет Израиль, который стремится стать частью семьи народов, тогда как «Стена» символизирует еврейский партикуляризм, возвращение к изоляции гетто. Принимая во внимание энтузиазм, охвативший всю страну, когда все услышали возглас полковника Мордехая Гура: «Храмовая гора в наших руках!» в 1967 году, то расстояние, которое отделяло от Стены светский и интеллектуальный Израиль, символизировало его разочарование по поводу уменьшающейся вероятности мира, реальности оккупации и роста религиозных сил в израильском еврейском обществе, мощь которых было трудно переоценить.

Карта 11. Поселения на оккупированных территориях, 1977–1988 гг.

Существование национально-религиозной группы молодых людей, которые рассматривали взрыв мечети Аль-Акса как «искоренение мерзости», призрачную мессианскую миссию, которая приблизит возрождение, может быть истолковано как символ разрыва между религиозными и нерелигиозными евреями в сионистском лагере. Это также показатель мессианской тенденции в этих экстремистских группах, которые откинули сионизм как политическое движение, прочно укоренившееся в реальном мире, и превратили его в движение, сосредоточенное на реализации божественного плана. В 1982 году Израиль покинул Ямит в соответствии с мирным договором с Египтом. Для провидцев возрождения это был конец их мира; эвакуация служила доказательством того, что искупление отступает и что «конец света» еще не на пороге. Поэтому они отказались от подготовки Храмовой горы к восстановлению Храма, что было следующим шагом в их плане.

Планы взрыва мечетей на Храмовой горе не осуществились. Но они взрастили группу «преданных», для которых идея использования силы для продвижения еврейского правления на оккупированных территориях имела смысл. Начиная с конца 1970-х годов эта группа участвовала в «акциях возмездия», виновные так и не были пойманы. Эти поселенцы считали, что Национальный руководящий комитет арабских мэров Иудеи и Самарии несет ответственность за организацию сопротивления и террористическую деятельность против них и израильских властей. В 1980 году после нападения на поселенцев в Хевроне, в результате которого несколько человек было убито и ранено, несколько членов группы решили в отместку убить арабских градоначальников. Акция была хорошо спланирована, в ней участвовали десятки людей, большинство из которых не знали, в чем именно они участвовали. Два мэра лишились ног, а сапер ЦАХАЛа, попытавшийся обезвредить взрывное устройство, предназначенное для третьего мэра, потерял зрение.

Ответные нападения стали повторяющимся явлением. После убийства студента иешивы в Хевроне были обстреляны студенты Исламского колледжа Хеврона, в результате чего многие оказались убиты и ранены. Сначала израильские власти не задействовали Службу общей безопасности (ШАБАК) против «еврейского подполья», как окрестили убийц израильские СМИ. Но после инцидента в Исламском колледже Бегин приказал ШАБАКу найти убийц. В 1984 году ШАБАК раскрыл «подпольный» заговор с целью взорвать пять автобусов и их пассажиров и вовремя арестовал преступников. Их признали виновными и приговорили к лишению свободы.

Эскалация деятельности «подполья» – от нападения на мэров, которые считались ответственными за террористические акты, до нападения на ни в чем не повинных студентов в колледже с антиеврейскими, исламскими взглядами и попытки нападения на мирных пассажиров автобусов – отрезвляла. После этих событий члены Совета ЙЕШИ провели анализ ситуации, выявивший скрытые течения. Большинство выступало против действий «подполья», которые считались контрпродуктивными для попыток поселенцев сосуществовать с палестинцами, не отказываясь от права евреев селиться в Иудее и Самарии. Но остальные приветствовали действия подполья. Они нашли поддержку в лице раввина Меира Кахане, иммигрировавшего в Израиль из США в 1971 году и избранного в Кнессет в 1984 году по списку, поддерживавшему радикальную религиозную идеологию и террористические акты против арабов.

Рост религиозной воинственности проявился и в смене национально-религиозной идеологии. Если при левом правительстве религиозные партии довольствовались тем, что отстаивали, по существу, иудейские вопросы, такие как религиозный брак, «кто такой еврей?», соблюдение субботы и кашрута в общественных местах, то теперь они настаивали на том, чтобы стать центральными партнерами в формировании национальной культуры. Они заявляли, что им надоело быть инспекторами кашрута в вагоне сионистского поезда. Теперь они хотели сами управлять поездом. Министерство образования, которое всегда находилось в руках министра от HaAvoda, теперь стало прерогативой национально-религиозных министров. На практике это относительно мало повлияло на светские учебные программы, но символически имело кардинальное значение. Секуляристы видели в усилении доминирования религиозных партий в Министерстве образования реальную угрозу светскому характеру государственного строя.

Среди религиозных сионистов, особенно поселенцев, наметилась тенденция к более строгому соблюдению еврейских религиозных законов. Голые ноги, короткие рукава и совместная деятельность юношей и девушек в национально-религиозном молодежном движении Bnei Akiva постепенно исчезли. Песня «Ani Ma’amin» («Я верую») исполнялась наряду с национальным гимном на военных церемониях в религиозных частях ЦАХАЛа. А иногда пели только религиозные песни. Иногда певицам приходилось отменять выступления перед аудиторией религиозных солдат, исходя из галахического принципа Kol be’isha erva («женский голос есть обнажение»). Большинство руководителей сионистских yeshivot hesder (которые, как уже отмечалось, сочетают углубленное изучение Талмуда с военной службой) происходили из ультраортодоксов и оказывали влияние на учеников, заставляя их более строго соблюдать религиозные обряды. В некоторых религиозно-сионистских кругах был призыв соблюдать daʻat Torah (мнение Торы, то есть приказы раввинов) в мирских вопросах, таких как эвакуация поселений – таким образом стиралось разделение, существовавшее в религиозном сионизме с 1920-х годов, между сакральным, являвшимся областью раввинов, и мирским, областью светских лидеров, то есть политиков.

Проникновение ультраортодоксальных направлений в религиозный сионизм усилило контраст между религиозными и нерелигиозными евреями. На публичном уровне велись дебаты о «полной тележке» еврейской культуры. Раввин Шах, самый выдающийся «литовский» раввинский авторитет, заявил, что у соблюдающих заповеди есть полная тележка, а тележка светских евреев пуста. Это утверждение бросило вызов светской еврейской и всей израильской культуре, созданной в предыдущем столетии. Нерелигиозная общественность почувствовала угрозу со стороны растущей воинственности и агрессивности религиозного сектора.

Равновесие между правыми и левыми уменьшало власть политической системы, поскольку стороны нейтрализовали друг друга. В то