Античность: история и культура - Александр Иосифович Немировский

и как бы становились лицом империи. Никто не мог знать, какая физиономия появится следующей и что можно ожидать от ее владельца.

Тиберия своим преемником назначил умирающий Август, еще не дождавшись его кончины, наследник выделил преторианцам места для охраны порядка и назвал пароль. Но в сенате, в полном соответствии с усвоенными со времени воцарения Августа правилами игры, была разыграна постыдная комедия отказа от власти. Сенаторы умоляли Тиберия принять бразды правления, а он противился, пока кто-то, не выдержав, не воскликнул: «Пусть правит или уходит!» И тогда, по словам биографа Тиберия, тот, «словно против воли, с горькими жалобами на возлагаемое на себя тягостное бремя, но принял власть». Добавим: к которой рвался едва ли не всю жизнь.

Покидая сенат, Тиберий с презрением цедил сквозь зубы: «О, люди, созданные для рабства», что не мешало ему, во всяком случае в первые годы правления, демонстрировать полное почтение к отцам-сенаторам, а перед назначаемыми им самим консулами вставать и уступать им дорогу. Он любил повторять, что хороший принцепс должен быть «слугой сенату, порой – всему народу, а подчас – и отдельным гражданам», но народные собрания отменил за ненадобностью! Когда сенаторы в порыве преданности предложили переименовать сентябрь в «тиберий», он тотчас отверг этот почет. Не поддержал он и их готовность карать проявления непочтительности и злословия в его адрес, заявив, что «в свободном государстве должны быть свободны и мысль, и язык», но в первый же год правления возобновил действие вышедшего из употребления закона об оскорблении величия римского народа, превратив его в закон об оскорблении собственной персоны и членов своей семьи и инструмент террора. По мере усиления власти Тиберия, особенно когда преторианскую когорту возглавил Сеян, закон стал применяться все шире и шире, настигая не только за какую-либо неосторожную шутку, но и за порку раба вблизи статуи императора или уплату монетой с его изображением в лупанаре или отхожем месте.

В какой-то мере Тиберия еще сдерживал страх перед местью со стороны родственников казненных, пока он находился в Риме, но после его бегства в 26 г. на остров Капри опасность нависла едва ли не над каждым, кто выделялся из общей массы умом или богатством. После попытки префекта преторианцев Сеяна захватить власть Тиберий вообще никому не доверял и в течение девяти месяцев не решался покинуть свою виллу-крепость, откуда руководил расправой.

Смерть Тиберия была встречена в Риме ликованием. Город наполнился толпами, орущими «Тиберия в Тибр»: это было связано не с гонениями на сенаторов, а с его скаредностью, с прекращением хлебных раздач и устройства зрелищ. Появившийся в Риме вместе с телом принцепса юный Гай, назначенный на Капри наследником совместно с несовершеннолетним внуком Тиберия, был по настоянию ворвавшейся в сенат возбужденной толпы утвержден единоличным принцепсом.

Безумец. Новый владыка Рима, внук Августа Гай Цезарь, выросший в лагере своего отца Германика, еще ребенком приучился к солдатской службе и носил миниатюрную солдатскую обувь, давшую ему прозвище «Калигула». Этот «сапожок», правивший с 37 по 41 г. до н. э., на долгие годы запомнился римлянам своим произволом, разорительными для казны излишествами, всем поведением, выдававшим человека с симптомами психического заболевания. Но болезнь, которой страдал сын Германика, была не шизофренией, – она носила печать эпидемии, порожденной вседозволенностью, атмосферой сервилизма. Жертвой Калигулы стали те, по чьим спинам он, как по лестнице, поднялся к власти, кто помнил его еще младенцем, кто видел в нем бога. Подсчитано, что за неполных три месяца после его прихода к власти от радости римляне закололи 160 000 жертвенных животных, а когда Калигула простудился, ночами скорбные толпы окружали Палатин в готовности отдать себя в жертву за его выздоровление. Так очень скоро, по словам его биографа, «Калигула убедился, что он превыше и принцепсов и царей, и распорядился привезти из Греции изображения богов, прославленные почитанием и искусством, в их числе даже Зевса Олимпийского, – чтобы снять их головы и заменить своими».

Снятие голов стало с тех пор любимым времяпрепровождением императора. Он приказывал обезглавливать прямо во дворце. На пирах он долго порой сначала вглядывался в своих гостей, а затем внезапно начинал хохотать и на вопрос о причинах хохота отвечал: «Стоит мне кивнуть, и вам отрубят голову».

Сенаторов, в соответствующем их достоинству облачении, он заставлял нестись за своей колесницей, как не приходилось бегать даже рядовым клиентам за носилками подкармливающего их патрона. Часто после казни кого-либо из сенаторов он будто бы по забывчивости продолжал издевательски посылать ему на дом приглашения к обеду. Среди ночи он нередко вызывал сенатора во дворец, и никто не ведал, чем кончится ночной вызов – приказом вскрыть вены или приглашением разделить с императором удовольствие от дополнявшей ночной пир схватки гладиаторов. И почему бы императорскому коню было не пополнить ряды таких сенаторов? И появился четвероногий сенатор по имени Инцитат, по крайней мере, его заливистое ржание время от времени заглушало жалкий лепет отцов отечества.

Калигула погиб в результате заговора, организованного преторианцами. Сенаторы попытались восстановить республику. Но хозяевами положения были уже не они.

Антикварий. Когда в день убийства Калигулы возбужденные кровью преторианцы ворвались во дворец, чтобы подыскать преемника убитому, там, кроме перепуганных до смерти женщин, оказался единственный мужчина, спрятавшийся за занавеской. Преторианцы вытащили его и, подняв на плечи, понесли в свой лагерь. Это был дядюшка Калигулы Клавдий. После трехдневных торгов преторианцев с сенатом он был провозглашен императором.

Клавдий был учеником Тита Ливия и вслед за ним посвятил себя истории, но не современной, а древней истории Этрурии и Карфагена. И это спасло ему жизнь, ибо человек, занятый отдаленным прошлым, в политизированном семейство Августа выглядел круглым идиотом. Калигула, устранивший всех потенциальных претендентов на власть, не тронул Клавдия и как-то в порыве благодушия даже назначил его консулом.

К обязанностям главы государства Клавдий отнесся с присущей ему серьезностью и не подписывал ни одного распоряжения, тщательно не изучив всех обстоятельств. Но поскольку времени для огромного множества дел не хватало, а сенаторам, за короткий срок организовавшим несколько заговоров, Клавдий не доверял, ему пришлось окружить себя вольноотпущенниками. Одних он назначил на прием жалоб и ответов на них, другим поручил личную переписку, третьим – управление имуществом.

Научных занятий Клавдий не оставлял, используя для этого каждое свободное мгновение. Он первым из римлян того времени стал пользоваться крытыми носилками, в которых, согласно распоряжению Августа, подтвержденному Тиберием, дозволялось носить лишь женщин. Разумеется, это вызывало насмешки. По над Клавдием смеялись так часто, что насмешек он не замечал. Носилки же имели еще и ту выгоду, что можно было не видеть рабских изъявлений покорности. Отказался Клавдий и от подарков, которые