Античность: история и культура - Александр Иосифович Немировский

кружка Мецената, выходца из знатного этрусского рода и в то же время правой руки Августа во внутренней политике. Август окружил себя такими людьми, как Меценат и Вергилий, которые могли связать его с древнесредиземноморскими мифами. В одной из песен «Энеиды» ее герой спускается в подземное царство, чтобы услышать от тени отца, супруга богини Венеры, о великих людях, которые станут его потомками, в том числе и о величайшем из них – Августе, который принесет мир римлянам и славу Риму.

Вергилий устами тени Анхиза формулирует то главное, что, по мнению поэта и его современников, является заслугой Рима:

Выкуют тоньше другие пусть изваянья из бронзы,Или сумеют создать из мрамора лики живее,Красноречивей вещают в судах, или движения небаВычислить смогут точнее, дадут названия звездам.Ты же, о Рим, научись народами править державно,В этом искусства твои – назначать условия мира,Милость являть покоренным, смирять войной непокорных.

Следуя за Гомером в выборе героя и отдельных коллизий, в которых проявляется его характер, Вергилий совершенно самостоятелен в развитии действия, более сгущенного и напряженного, чем в «Илиаде» и «Одиссее». Повествование разбивается на ряд самостоятельных картин, чаще связанных не передвижением героя в пространстве, а развитием его внутренних переживаний. Как и у Гомера, в произведениях Вергилия наряду с героями действуют и боги, но им чужда людская зависть и вражда. Между богами и героями существует дистанция, позволяющая последним относиться к первым с пиететом, недоступным героям Гомера с их почти детской или дикарской непосредственностью, порой рискующим бросить богам упрек или метнуть в них стрелу.

Для Гомера существуют в основном два временных измерения – настоящее и прошлое, подготавливающее или объясняющее настоящее. Мотив будущего у него достаточно редок – судьба Ахилла, знающего о своей гибели после совершения великого подвига. Для главного героя поэмы, Энея, будущее – это не только судьба его самого, его рода, новой Трои, которую ему предстоит основать, но и судьба самых отдаленных его потомков. При этом само познание будущего является не какой-то случайностью, а подвигом, требующим высшего напряжения духовных сил – спуска в царство мертвых. И в этой роли будущего в поэме можно усмотреть влияние этрусских корней Вергилия, ибо на Западе только у этрусков существовало широко разработанное учение о будущих строго определенных богами веках истории народа. Следуя этому учению, римляне при Августе стали отмечать столетние игры.

Эта же присущая Вергилию, как этрусскому пророку, черта проявилась и в более раннем его произведении «Буколиках». Одна из глав этой поэмы, написанная в 40 г. до н. э., то есть в разгар гражданских войн, предвещала скорый конец железного века и наступление (с рождением от девы младенца) нового золотого века для всего круга земель. Трудно сказать, с чем было связано это пророчество, но христиане были уверены, что Вергилий предсказал рождение от девы Марии младенца Иисуса, и это обеспечило особое место Вергилию в христианском мире. Недаром ведь в «Божественной комедии» Данте проводник, ведущий поэта через Ад и Чистилище к Земному Раю, – Вергилий. Для римлян Вергилий стал их Гомером.

Гораций. Заслугой современника Вергилия Квинта Горация Флакка было придание латинской стихотворной речи звучания греческой лирики VII–VI вв. до н. э. Вместе с размерами стихов Архилоха, Алкея, Сапфо, Анакреонта входят и мотивы их поэзии: любовь, вино, быстротечность жизни. Но Гораций не забывает прославить и своих благодетелей Августа и Мецената. Он более, чем кто-либо другой, имел основания быть им благодарным. Сын вольноотпущенника, Гораций участвовал в гражданских войнах на стороне убийц Цезаря. После битвы при Филиппах он «бросил свой щит опозоренный», утратил в ходе конфискаций отцовское состояние и занял в Риме место скромного писца. Но талант Горация был замечен. Он получил в подарок поместье. Сам Август поручил ему сочинить гимн к празднику Столетних игр и даровал почетное право «отца троих сыновей» (хотя он не только не имел детей, но и не находился в браке, вел легкомысленную жизнь).

Гораций – певец установленного Августом римского мира. Он не устает напоминать современникам об опасностях, которые несут могуществу Рима гражданские войны. Он превозносит Августа за его стремление возродить угасшую в раздорах римскую доблесть, восстановить храмы. Он не тоскует по утраченным республиканским порядкам с их борьбой за власть, с внезапными взлетами и падениями. Житейская философия Горация – «золотая середина» – мыслилась им как умеренность, гармония, и вместе с тем она вполне отвечала духу победившего режима. Каждый яркий талант угрожал затмить главную политическую фигуру – Августа, зорко следившего за тем, чтобы никто не был выше его. Играя роль маленького человека, облагодетельствованного Августом и Меценатом, Гораций знал цену своему таланту и был уверен в прочности своей поэтической славы, соизмеряя ее с вечностью державного Рима. И он ее даже приуменьшил, ибо нерукотворный памятник Горация пережил и Рим:

Создал памятник я, бронзы литой прочней,Царственных пирамид выше вознесшийся…Нет, не весь я умру, лучшая часть мояИзбежит похорон. Буду я вновь и вновьВосхваляем, доколь по КапитолиюЖрец верховный ведет деву безмолвную.

Овидий. Прославленным поэтом времени Августа был Публий Овидий Назон, сосланный из Рима на берега Истра-Данувия и умерший в изгнании. Причины обрушившейся на поэта кары остались неясны.

Создавая два своих шутливых псевдонаучных руководства – «Наука любви» и «Лекарство от любви», – вряд ли Овидий мог рассчитывать на то, что их одобрит Август, автор закона, преследующего супружескую неверность. Но внебрачную любовь воспевали в Риме, несмотря на закон о браке, очень многие. Скорее всего гнев Августа был связан не с творчеством поэта, а с тем что Овидий знал о каком-то преступлении, затрагивавшем честь Августа, и не донес об этом. Но он явно не заслужил такого сурового наказания.

Овидий поставил и частично осуществил грандиозную задачу – изложить в стихах греческие мифы и римские предания. Обрамляющим и объединяющим стержнем при обработке греческих мифов был сюжет о превращении хаоса в космос, различных стихий в богов, людей в деревья, цветы, небесные светила.

В заключительной части своих «Метаморфоз» Овидий переходит к италийским и римским сказаниям и завершает огромную поэму рассказом о превращении Юлия Цезаря в комету. Сама идея метаморфоз давала современникам Овидия, пережившим переход от республики к монархии, пищу для философских и политических размышлений.

Специально праздникам римского календаря посвящена незавершенная поэма Овидия «Фасты». Интерес поэта к римской старине в полной мере отвечал политике Августа, стремившегося восстановить римскую религию и забытые обычаи предков.

В изгнании Овидий остался певцом Рима, который на расстоянии в его воображении приобретал еще более привлекательный, щемящий сердце облик. В одной из созданных вдали от Рима «Скорбных элегий» поэт находит очень точные слова, чтобы рассказать о себе как о поэте и о поэзии, которая сама