Глава Джулиана - Р. Дж. Паласио

Не знаю почему, но я был очень, очень, очень рад получить письмо от мистера Брауна! Я знал, что он всё поймет! Я так устал, что все твердили, что я какой-то ребенок-демон, понимаете? И было очевидно, что мистер Браун так не считал. Я перечел его письмо раз десять. Я улыбался от уха до уха.

— Ну? — спросила бабушка. Она только что проснулась и завтракала: из кафе ей принесли круассан и кафэ-о-ле[5]. — Я все лето не видела тебя таким счастливым. Что это ты читаешь, мон шэр?[6]

— Я получил мейл от одного учителя, — ответил я. — Мистера Брауна.

— Из старой школы? Мне казалось, все учителя там плохие. Вы их вроде ни в грош не ставили! — У бабушки был сильный французский акцент, и иногда ее было сложно понять.

— Что?

— Не ставили ни в грош! — повторила она. — Ну да не важно. Я думала, что все учителя там были тупыми. — Она очень смешно произнесла «тупыми»: тю-пи-ми.

— Не все. Не мистер Браун, — ответил я.

— А что он написал, что тебя так обрадовало?

— Да ничего особенного, — сказал я. — Просто… Я думал, все меня ненавидят, а теперь знаю, что мистер Браун — нет.

Бабушка посмотрела на меня.

— С чего бы им тебя ненавидеть, Джулиан? — спросила она. — Ты такой хороший мальчик.

— Ну не знаю, — ответил я.

— Прочитай мне письмо, — сказала она.

— Нет, бабушка… — начал было я.

— Читай, — скомандовала она и ткнула пальцем в экран.

Тогда я прочитал ей вслух письмо мистера Брауна. Теперь бабушка чуть лучше поняла, что произошло в школе Бичера, но я не думаю, что до этого она знала всю историю. То есть, думаю, мама и папа рассказали ей версию, которую выдавали и всем остальным, может, только с подробностями. Бабушка, например, знала, что существовали два одноклассника, которые омрачили мне жизнь, но не знала, кто это был. Она знала, что меня ударили в лицо, но не знала почему. Если бабушка и могла сделать из этого какие-то выводы, так это что меня травили и из-за этого я уходил из школы.

Поэтому кое-что в письме мистера Брауна она совсем не поняла.

— Что значит… — Она щурилась, пытаясь читать с экрана моего компьютера. — «Внешность Ави»? Ке-с-кё-сэ?[7]

— У одного из мальчиков, с которыми я не ладил, Ави, была, знаешь, такая ужасная… деформация лица, — ответил я. — По-настоящему жуткая. Он похож на горгулью!

— Джулиан! Не очень-то хорошо так говорить.

— Прости.

— И что этот мальчик, он не был симпатик?[8] — спросила она простодушно. — Плохо с тобой обращался? Издевался над тобой?

Я задумался:

— Нет, не издевался.

— Так почему он тебе не нравился?

Я пожал плечами:

— Не знаю. Просто действовал мне на нервы.

— Как это ты не знаешь? — недоумевала она. — Твои родители сказали, что ты уходишь из школы из-за того, что тебя травят, так? Тебя ударили в лицо? Или нет?

— Ну да, меня ударили, но не уродливый мальчик. Его друг.

— А! То есть над тобой издевался его друг!

— Не совсем. Бабушка, я даже не могу сказать, что меня вообще травили. То есть все было по-другому. Мы просто не ладили, вот и все. Мы друг друга ненавидели. Трудно объяснить; чтобы понять, надо было быть там. Вот, давай я тебе покажу, как он выглядит. Тогда, может, ты лучше поймешь. То есть я не хочу говорить никаких гадостей, но было действительно тяжело смотреть на него каждый день. Из-за него мне снились кошмары.

Я залогинился в «Фейсбуке», нашел фотографию нашего класса и увеличил ее так, чтобы бабушка могла близко рассмотреть лицо Ави. Я думала, она отреагирует, как мама, когда впервые увидела этот снимок Ави, но нет. Она просто кивнула сама себе. А потом закрыла ноутбук.

— Довольно-таки жутко, а? — спросил я.

Она посмотрела на меня.

— Джулиан, — произнесла она. — Думаю, твой учитель прав. Ты боялся этого мальчика.

— Что? Конечно, нет! Я не боюсь Ави! То есть мне он не нравился — и правда, я его ненавидел, — но не потому, что боялся.

— Иногда мы ненавидим то, чего боимся, — сказала она.

Я состроил рожу, будто она несет несусветную чушь.

Она взяла меня за руку.

— Я знаю, что такое бояться, Джулиан. В детстве и я боялась одного маленького мальчика.

— Дай-ка угадать, — протянулся я скучающим тоном. — И наверняка он выглядел как Ави.

Бабушка покачала головой.

— Нет, с лицом у него было все в порядке.

— Так почему ты тогда его боялась? — спросил я. Я старался, чтобы мой голос звучал как можно равнодушнее, но бабушка не обращала внимания на мой тон.

Она просто откинулась на стуле, слегка наклонив голову, и, глядя в ее глаза, я видел, что она уже перенеслась мыслями куда-то далеко-далеко.

— В детстве меня все обожали, Джулиан, — начала бабушка. — У меня было много друзей. Красивая одежда. Как видишь, мне всегда нравилась красивая одежда, — она провела руками по бокам, чтобы я полюбовался ее платьем. Улыбнулась. — Я была легкомысленной, — продолжала она. — Испорченной. Когда во Францию пришли немцы, я даже не обратила на это внимания. Я знала, что некоторые еврейские семьи из нашего городка уезжали прочь, но мои-то родители были такими космополитами. Интеллектуалами. Атеистами. Мы не ходили в синагогу.

Тут она остановилась и попросила меня принести ей бокал, и я принес. Она налила себе вина и, как всегда, предложила немного и мне. И я, как всегда, сказал: «Но, мерси»[9]. Я уже говорил, что, если мама узнает, что иногда делает бабушка, нам всем несдобровать!

— В моей школе учился мальчик, которого звали… ну, все звали его Турто — это «краб» по-французски. Он был… как это вы говорите… увечный? Так вы говорите?

— Не думаю, что так сейчас говорят, бабушка, — ответил я. — Это не совсем политкорректно, если ты понимаешь, о чем я.