Последнее лето - Елена Арсеньева

«Астрахань. В губернии появились зачумленные суслики».

Санкт-Петербургское телеграфное агентство

* * *

Это был удар…

Это был удар, какого Андрей не ждал и даже представить немог, что такое может грянуть.

О смерти Бориски и аресте Марины Аверьяновой он узналвечером от одного своего осведомителя, служившего в жандармском управлении. Да,слежку за опасной фигурой вели сотрудники как охранки, так и сыскного, поэтомуоб убийстве Бориски, Мурзика и товарища Виктора в одном лице, о кровавой сценена улице Канатной, а также об аресте Аверьяновой стало известно и там, и тамвраз.

К Андрею на его сормовскую квартиру вечером примчалсясвязной, которому поступил телефонный звонок от осведомителя (к своему-тотелефону Туманский по-прежнему не подходил), и доложил о случившемся.

Туманский думал ровно три минуты (он вообще был человек,умевший мгновенно просчитать ситуацию и принять решение), потом приказалсвязному немедленно по возвращении домой позвонить по такому-то номеру,такому-то человеку и передать то-то и то-то. Заставил трижды повторить,убедился, что путаницы не будет, затем дал еще одно поручение. Опять заставилповторить, одобрительно кивнул и закрыл за товарищем дверь. Вошел в кабинет,достал из-под пола загодя приготовленный саквояж (не первый раз случались в егомноготрудной революционной биографии аналогичные моменты, не первый… хотявсегда была надежда, что в последний!), рассовал по карманам деньги идокументы, которые вынул из другого тайника, устроенного за стенкой шкафчика слекарствами, добавил в саквояж еще сверток с продуктами (прислуга как разнажарила ему котлет, которые Туманский обожал и бросить которые не мог, простоне мог!), большую белую сайку и термос с чаем, а потом надел летнее пальто ивышел из дома, где прожил почти полгода и куда возвратиться сможет только послепобеды мировой революции.

Впрочем, товарищ Павел очень рассчитывал, что после победымировой революции для Всеволода Юрского отыщется более подходящее местожительства, чем покосившийся, с мышами под полом домишко сормовского врача. Атополь, старый тополь, росший рядом, – как ужасно, как грозно скрипел онпо ночам! Того и гляди обрушится и раздавит дом!

Ну, теперь пускай давит. Доктор Туманский тут больше неживет. Apre?s nous le de?luge, как сказал кто-то из французов – классово чуждыйэлемент, конечно, – при короле Людовике, вот только Андрей запамятовал,котором именно: четырнадцатом, самонадеянно считавшем себя Солнцем,шестнадцатом, коему отрубили голову возмущенные народные массы, или какомдругом супостате. Скоро и у нас в России, скоро и мы… кишкой последнего царяпоследнего попа удавим, как пророчил поэт Пушкин. Ну что ж, за эти строки,очень может статься, мы возьмем его в светлое будущее. Ну и за: «На обломкахсамовластья напишут наши имена!» Не за эту ведь ерунду: «Я вас любил. Любовьеще, быть может…»

Может быть. А может и не быть! Никогда нельзя гадать. Нужновсе знать наверняка. Малейший просчет, малейшая попытка положиться нанепроверенные факты чреваты серьезными опасностями.

Хотя… элемент случайности тоже нельзя сбрасывать со счетов.

Что-то участился он, этот элемент роковой случайности!Провал акции в Волжском промышленном банке. Провал покушения на Смольникова.Фокус, который выкинул Аверьянов. Арест Марины. И гибель Бориски…

Причем еще неизвестно, что хуже. Мертвые молчат все-таки. Аживые…

Скоро улица, на которой жил Андрей, осталась позади, и онпошел бодрей.

Извозчика своего брать не стал, не поленился дойти пешком доближней деревушки и там попросился на подводу, идущую в город. И дешевле, ибезопасней. А то вдруг уже Марина выдала его и слежка установлена за всеми, ктомог быть с ним связан, в том числе и за партийным, доверенным кучером? Мариназнала очень, очень много, а в том, что она его непременно выдаст, Андрей несомневался. Брошенная женщина… Черт бы ее подрал!

И еще одной женщины он опасался – Лидии Шатиловой. Узнав осмерти Бориски, она может попытаться освободиться от власти Туманского. Черт еезнает, еще пойдет в полицию или прямиком в жандармское управление… Конечно, небудь он вынужден бежать в такой спешке, следовало бы разобраться с ней, заместиследы, но… повезло Лидии Николаевне, поживет еще, так и быть.

И все же одно дело должно быть завершено. Буквально этимвечером!

Уже смерклось, когда он попросил возчика остановиться вГордеевке, с другой стороны вокзала, и долго потом обходил железнодорожныепути, то и дело оглядываясь. Нет, слежки никакой.

Он вошел в вокзал. Присмотрелся. Нет и намека на облаву.Пассажиров мало, легко проверить. Значит, Марина пока молчит.

Будем надеяться, что помолчит еще два-три часа, а потом онбудет уже далеко. И вообще, доктора Туманского больше нет. Товарища Павла –тоже. Конечно, Всеволоду Юрскому еще не пришло время выходить на арену большихсобытий, однако его с успехом может заменить некий доктор по фамилии Гаврилов,по имени-отчеству Данила Ильич. Эка благочестивы были родители сего господина!Трех пророков собрали для именования одного человека!

Ну, хотелось бы, чтобы эти пророки передали некоторые своипровидческие свойства человеку, который нынче находится под ихпокровительством. Пусть научат его предвидеть опасность, предчувствоватьконечный результат.

Гаврилов, кажется, уже начал его чувствовать. Им владелоледенящее спокойствие. Нынешний день – тяжелый, страшный – не только конецпрежнего этапа его жизни, но и начало нового. Вот так и нужно смотреть насобытия, с такой точки зрения.

Сегодняшним вечером ему повезет, Данила Ильич чувствовалэто. Не может не повезти. Он все успеет, хотя до отхода московского поездаоставалось всего два часа. И еще предстояло взять билеты…

Повинуясь последнему порыву неуверенности, он загадал: еслибудут билеты в первом классе, значит, сегодня он завершит начатое и начнетновое вполне достойно.

И что же? Билеты в кассе нашлись. Воодушевленный господинГаврилов взял два в спальный вагон первого класса: один в мужское двухместноекупе, другой – в женское. Билеты спрятал во внутренний карман пиджака, саквояжоставил в камере хранения, сказав, что заберет перед самым отправлениеммосковского экспресса, а сам вышел на привокзальную площадь и взял лихача.

Эх, как понесся тот к мосту! Эх, как пролетел по нему! И ужеизготовился было так же стремительно взлететь по крутому Похвалинскому съезду,как Гаврилов приказал свернуть на Рождественскую улицу.

Проехали несколько кварталов от Строгановской церкви, остановилисьнапротив здания пароходства. Здесь уже стояла пролетка с поднятым верхом.