Дочери Марса - Томас Кенилли

Как же все изменилось со времен «Архимеда» и Египта, подумала Наоми.

Под непривычным воздействием вина Салли вдруг показалось довольно комичным, что трое из тех, кто болтался по морю, после того как «Архимед» затонул, решили пригласить на ужин ее славного Чарли.

А Наоми тем временем стала рассказывать про Комитет Честности и невероятно подозрительную мадам Флерьё, потом живо описала присутствующим, кто такой «милый старина Седжвик». Салли уплетала печенку и свинину, как те женщины, которым в один прекрасный день уготовано узнать, что они невероятно располнели, — сказывалось хроническое недоедание на эвакопункте, да и тот неутолимый голод, который знаком всем, кто хоть на время избавился от постоянной угрозы смерти.

Шато-Бенктен, вотчину леди Тарлтон, перед Рождеством украсили и протопили армейскими обогревателями. Наоми вместе с другими медсестрами готовила рождественские пакеты для каждого раненого — обычный в подобных случаях незамысловатый набор — шоколадки, табак, песочное печенье, бумага для писем. В Булони она купила кружева для старшей сестры Митчи. Это Рождество так походило на те, о которых Наоми знала лишь понаслышке, когда счастье — вот оно, рядом, стоит только руку протянуть. Сестра писала ей теперь каждую неделю, а Иэн — уж раз в два дня как пить дать. Но даже присутствие во Франции американцев не гарантировало, что грядущий год станет последним годом войны.

Через два дня после Рождества старшая сестра Митчи получила телеграмму. Ее сын лежал в госпитале в Вимрё — отравление газами и воспаление легких. Леди Тарлтон совершенно случайно обнаружила ее в коридоре одетой и готовой к отъезду. Митчи никому и словом не обмолвилась, что уезжает.

Леди Тарлтон уже понимала, что нет средств уговорить Митчи не ехать. Поэтому, поправив ей воротник пальто и снабдив еще одним пледом, она вызвала Карлинга, чтобы тот подготовил машину для отъезда в Вимрё. Когда транспортный вопрос был решен, Митчи попросила Наоми ее сопровождать. Той с великим трудом удалось свести ее по лестнице и усадить в поджидавшее авто. Едва они расположились в шикарном салоне машины, где солидно пахло выдержанной кожей, как Митчи решила поделиться с Наоми своими планами — как только состояние сына улучшится, она добьется его перевода в Добровольческий госпиталь.

По дороге, идущей вдоль побережья, они добрались до Вимрё, и здание госпиталя нависло над ними уродливой громадой, вырисовывающейся на фоне грязно-серого неба. Территорию госпиталя усеивали пятна грязного подтаявшего снега — жалкое напоминание об ушедшем белоснежном Рождестве. Они ждали в машине, пока Карлинг наводил справки, потом миновали несколько обледеневших дорожек между бараками и палатками. День выдался ненастный, поэтому раненых на улицу не выводили и не выносили. Наконец, они добрались до отделения, где находились отравленные газом, а среди них и сын Митчи.

Стараясь не наступать на замерзшие лужи, Наоми ввела Митчи в отделение. Здесь по крайней мере хоть было тепло. Медсестры, стараясь подчеркнуть, что на дворе зима, украсили стены блестками. Они отыскали рядового Митчи, который лежал с содовыми примочками на глазах. Кожа у него была красноватого оттенка, и палатная сестра что-то сказала про отек легких и страшно высокой температуре, из-за которой у рядового Митчи начались галлюцинации, так что он иногда даже пытается встать с койки.

Когда Митчи уселась рядом с ним, ее сын даже не услышал, как скрипнул стул. У него было квадратное лицо, даже меньше, чем можно было ожидать, если сравнить с внушительных размеров головой. Мать дотронулась пальцем до его покрасневшей, в струпьях ожогов руки. Наоми вся эта сцена не нравилась. Подкатили баллон с кислородом, на лицо наложили маску, и его дыхание сразу стало шумным. Сестра сняла с глаз примочки, рассчитывая, что он теперь сможет увидеть своих посетителей и поговорить с ними. Но, похоже, отравленный газами сын Митчи вообще никого и ничего вокруг не воспринимал.

Появился молодой палатный врач, Митчи сказала, что она мать этого раненого. Врач с профессиональной отстраненностью изложил диагноз и перечислил процедуры — трахеотомия и прокачивание нагретых паров эфира через легкие. Пока они говорили, подошла еще одна медсестра, чтобы сменить примочки на глазах. В этот момент Митчи-младший дернулся и замотал головой. Как пояснил доктор, он с запозданием обратился за медицинской помощью из-за донимавших его легочных симптомов. Сочетание нескольких серьезных симптомов ничего доброго не сулило, но, как сказал палатный врач, он здоров, молод и непременно поправится. По сути, он использовал в беседе с Митчи тот же прием, каким она сама неоднократно пользовалась, чтобы успокоить волнующихся родителей раненых солдат. Наоми заметила, как она вслушивается в каждое слово врача, словно потом собиралась подвергнуть его монолог самому тщательному анализу и искала в нем какой-то скрытый смысл.

Когда палатный врач ушел, Митчи поговорила с палатной сестрой. Говоря с ней, Митчи изо всех сил старалась подавить приступ кашля. Она приложила ко рту смоченный в эвкалиптовом масле платок, следя за тем, чтобы кто-то не дай бог не заметил на нем следов крови и не выпроводил бы ее из отделения как носителя опасной инфекции.

С того дня Наоми почти постоянно ездила вместе с Митчи в Вимрё, иногда вместо Наоми ездила одна из медсестер из числа так называемых «английских розочек». Наоми была с Митчи и во время третьего по счету визита в Вимрё, когда температура у Митчи-младшего понизилась. Когда они приехали, он спал, но тут же проснулся, когда сестра подкатила кислород, чтобы наложить ему маску. Когда маску некоторое время спустя сняли, он едва слышно растрескавшимися губами пробормотал:

— О, моя старшая сестренка… Быть того не может…

— Может. Это я, — заверила его мать, чмокнув в покрытый пузырями ожогов лоб. — Но, как ты помнишь, я все-таки не твоя старшая сестренка.

Митчи-младший насупился, но спорить не стал.

— Сила привычки, — объяснил он. — А вообще мне уже лучше.

— Тебе совершенно наплевать на себя, вот что.

В голосе Митчи звучал укор.

— Это произошло случайно. Я спал, когда нас траванули газом. Сволочи!

И рассмеялся. Вернее, попытался рассмеяться, но вышел лишь хрип. На глазах выступили слезы, и Митчи-младший вынужден был их закрыть. Митчи-мать тоже рассмеялась, явно из солидарности с сыном, а потом и расплакалась. Но уже не из солидарности.

— Ты тоже не в лучшей форме, — заметил Митчи-младший.

— Обо мне не тревожься, — успокоила его мать. — Просто сейчас зима и холодно.

Но Митчи-младший уже погрузился в сон. Посидев еще немного, старшая сестра Митчи и Наоми ушли.

Когда они в следующий раз приехали в госпиталь в Вимрё, Митчи спросила Наоми, причем как бы извиняясь, что для ее собеседницы и подруги было довольно непривычно, не против ли она забежать в столовую попить чайку, а она тем временем побудет в отделении.

Наоми просидела часа полтора, читая «Панч», отвлекаясь только на то, чтобы ответить на вопросы медсестер-австралиек, они хотели все-все знать про Шато-Бенктен, о котором ходили самые разные слухи. Это правда, что там настоящий клуб офицеров и что в этом месте царят довольно-таки «вольные нравы»? Нет, нет, успокойся, мы не тебя конкретно имеем в виду, нет, ну в общем… Ну, сама понимаешь — ходят всякие разговоры…