Дорога без возврата - Татьяна Николаевна Зубачева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эркин погрузился в столь демонстративное глубокое раздумье, что Женя рассмеялась. И он удовлетворённо улыбнулся.
– Неудачно, что я во вторую, да?
– Ничего страшного. Ты знаешь, мы по авральному режиму теперь работаем.
– По какому?
– Работа не по звонку, а сколько нужно, – улыбнулась Женя.
– Ага, – кивнул Эркин, – тогда знаю. Мы так же. Завтра я с двух, а когда вернусь… – он развёл руками.
– Как сегодня, – понимающе кивнула Женя.
– А может, и позже. Но за ёлкой я завтра с утра схожу. И ещё… у нас картошка кончается, так? Вот и куплю.
– Хорошо, – согласилась Женя.
Они обговорили всё на завтра, и Эркин решился.
– Женя, тебе… тебе понравилось? Ну, как в спальне стало?
– Конечно, – улыбнулась Женя. – Так красиво, ты молодец, и с зеркалами… ты специально их так поставил?
Эркин кивнул. Женя ласково погладила его по голове и плечу. Он, как всегда, перехватил и поцеловал её руку. И встал.
– Поздно уже. Ты не успеешь выспаться.
– На такой-то кровати? – лукаво улыбнулась Женя.
И вдруг зевнула.
– Ты иди, ложись, – заторопился Эркин. – Я сам всё уберу.
– Ладно, – не стала спорить Женя. – Ты торт под окно поставь. И картошку.
– Да, хорошо.
Эркин собрал со стола посуду, свалил её в раковину и стал мыть. Женя помедлила у двери, глядя на него. Эркин быстро обернулся и улыбнулся ей.
– Иди, Женя. Я быстро.
Женя кивнула и ушла. Оставшись один, Эркин домыл и расставил на сушке посуду, убрал в шкафчик под окном кастрюлю с картошкой и коробку с тортом, протёр клеёнку на столе. Ополоснул и повесил тряпку, расправил нарядное кухонное полотенце. Его и ещё три таких же им подарили на новоселье. А для Тима Женя купила кухонную скатерть и десять салфеток. Всё правильно. Дарили им, дарят они. Всё правильно. Он ещё раз оглядел кухню, погасил свет и вышел.
Женя уже спала, но свет она оставила. И Эркин, раздеваясь, полюбовался и мебелью, и безмятежно спящей Женей. Он выключил свет и мягко нырнул под одеяло, лёг рядом с Женей. А что, перины нет, что ли? Упругая жёсткость нового матраса, прохлада простыни, мягкая тяжесть одеяла и тепло живого тела рядом. Он осторожно подвинулся к ней. Женя вздохнула, не открывая глаз, и положила руку ему на грудь.
– Спи, милый. Спи, мой хороший.
Эркин накрыл своей рукой её ладонь, прижал к себе. Глубоко вздохнул. Надо спать. Женя устала, ждала его, надо будет завтра сказать ей, пусть не ждёт, ложится спать, а то она не высыпается. Женя дышала ровно, и он очень осторожно погладил себя её рукой и медленно распустил мышцы. Всё, всё, не думай и не мечтай, надо спать. Сегодня год твоей свободы, год с того дня, когда ты сидел на заднем крыльце Большого дома и смотрел на распахнутые ворота. И ты даже не знал, какой это день. Просто сидел и смотрел. И вот… Это его дом, его… жизнь. Рядом с ним лежит Женя, его… его жена, да, она – жена ему, а он – её муж, в соседней комнате спит их дочь. И всего год…
Мысли путались, сладко ныли натруженные и промятые в душе мышцы. Эркин вздохнул и улыбнулся, засыпая.
Алабама
Графство Дурбан
Округ Спрингфилд
Спрингфилд
Центральный военный госпиталь
Празднование затянулось за полночь. Они сами не ожидали, что так получится. Что поздравить их придут и врачи, и из комендантского взвода, и сёстры… Кто-то просто поздравлял и уходил, кто-то задерживался ненадолго, и было так хорошо, так необычно хорошо… Все они надели свои самые нарядные рубашки, многие щеголяли в джинсах и купленных в городе брюках, ни один в рабском не был. И на столах всего вдоволь, и бутербродов, и пирожных, и конфет… Вина, правда, оказалось в обрез. Чтобы угостить всех пришедших поздравить, сами по второму глотку не сделали. Но и без этого веселья хватало. Пели, танцевали, выталкивая друг друга из-за пианино.
Шум веселья далеко разносился по парку. Стоя за деревом, Чак тщетно пытался разобрать смутные – из-за задёрнутых штор – силуэты. Пог-ганцы! Ни его, ни Гэба позвать и не подумали. А ведь это и их день. И в складчину ихнюю он бы внёс и за себя, и за Гэба. Так ведь – нет, даже не обмолвились, сволочи, поганцы. День Свободы. Так беляков назвали и ублажают, а своих… Очередной взрыв хохота заставил его передёрнуть плечами и сплюнуть. Поганцами были, поганцами и остались, подстилки черномазые.
Он отступил назад и не спеша пошёл к своему корпусу. Завтра его выписывают. Утром позавтракает, переоденется уже окончательно, последняя беседа с доктором, и всё. С тремя тысячами кредиток в кармане он не пропадёт. Первое время.
Под ногами чавкала холодная зимняя грязь. Надо будет ботинки отмыть. Чтоб уж не совсем вахлаком, дворовым работягой смотреться. Жалко, тех ботинок так и не вернули. И перчаток с поясом. Ладно, у Гэба тоже всё отобрали.
Впереди смутно мелькнул чей-то силуэт. Гэб, что ли? Чего это он шляется? Чак подпрыгнул, ухватился за низкий толстый сук, подтянулся, ещё раз, и ещё…
Услышав за спиной шум, Гэб сразу метнулся вбок за деревья и уже оттуда посигналил тихим свистом. Чак ответил и спрыгнул на землю.
– Ты чего это? – вышел на дорожку Гэб. – По ночам бегаешь.
– Размяться решил, – небрежно ответил Чак, вытирая ладони о штаны. – А ты чего не дрыхнешь?
– Не твоя печаль, – отмахнулся Гэб. – Говорят, уходишь завтра?
– Это кто говорит? – хмыкнул Чак и кивнул. – Ухожу. А ты?
– Через неделю, – Гэб насмешливо улыбнулся. – Деньги на меня ещё не пришли.
– А-а, – равнодушно ответил Чак.
Гэб помедлил.
– Надумал уже, куда подашься? – безразличным тоном спросил он. И, так как Чак молчал, вынужденно пояснил: – Чтоб нам в одном городе не оказаться.
– В Колумбию вернусь, – не слишком охотно ответил Чак.
– Не боишься? – насмешливо спросил Гэб.
– Кого мне бояться? – как можно презрительнее ответил Чак и даже сплюнул.
– Ну, твоё дело, – пожал плечами Гэб. – Это тебе со своими… недобитыми встречаться.
Чак стиснул зубы так, что на щеках вздулись желваки.
– А тебе встречать некого? – тихо спросил он.
– По хозяйскому слову, – повёл плечами Гэб. – На мне вины нет.
– Ну да, – кивнул Чак. – Это ты недобитку и объяснишь. А мне… я подранков не оставлял.
– Ну-ну, – хмыкнул Гэб и повторил: – Твоё дело.
– Моё, – кивнул Чак. – А ты куда?
– Пока не в Колумбию. А там посмотрю, – улыбнулся Гэб.
– Смотри, – согласился Чак и добавил: – Смотри, на дороге мне не попадись.
– А ты тоже поглядывай.