Дорога без возврата - Татьяна Николаевна Зубачева

Аж до третьего гулять будем. Но зато сейчас попашем. Не с трёх, а с когда скажут, и не до одиннадцати, а тоже, – Тихон поставил на пустую тарелку из-под щей тарелку с кашей, – тоже, значит, пока не отпустят. И в субботу, двадцать третьего работать будем. Понял теперь?

Эркин кивнул. В общем-то, ничего страшного. Вот только… только ему же к Тиму в субботу, на беженское новоселье, нехорошо получится, если его не будет.

– Да весь завод так. И аж трёхсменку, как в войну, снова сделали, – Антип, отдуваясь, отодвинул тарелки и взял стакан с киселём. Неодобрительно покосился на тарелку Эркина с котлетой. – А ты что, не держишь пост?

– Чего держать? – удивился Эркин.

– Ну, чего ты пристал к нему? – укоризненно сказал Тихон. – Он же некрещёный. Ведь так?

Эркин кивнул. Что такое некрещёный или, как ещё в лагере слышал, нехристь, он уже знал. И это его не трогало. Что есть, так то оно и есть. Но если весь завод так работает, то и… и у Тима, может, так же.

– Ладно, – встал Антип. – Хотим гулять, айда работать.

– Айда, – согласился, вставая Эркин.

А ещё ведь непонятно: оплатят ли эту неделю. Хотя… дурак он, конечно, кто ж нерабочие дни оплачивает? А вот получку же им должны двадцать девятого давать, а теперь как же?

– А получка тогда когда же?

– А в субботу же. И «ёлочные», и получка, – бросил, не оборачиваясь, Антип и заорал: – Старшо́й! Вот они мы!

– Ага, как раз, – из-под ушанки Медведева выбивались слипшиеся от пота пряди волос. – Вон на ту платформу давайте, мужики.

Снова контейнеры? Да, но другие, тяжёлые, намного тяжелее. С места не стронешь, а поехал – так не остановишь. Эркин виснет на контейнере, тормозит его всем весом, как бычка. И вдруг становится легче. А! Так это Колька-Моряк с другой стороны встал. Ну, так это совсем другое дело. Колька ругается с весёлым остервенением, и Эркин, и привычно подлаживаясь, и заражаясь этим странным весельем, орёт в ответ слышанное ещё от Андрея.

– Ого! – восхищается Колька. – Вот это загнул, слыхали, мужики?!

– Да пошёл ты!.. – орёт Тихон. – Не за язык платят. Давай!..

– Да куд-ды ты его?..! Сходен не видишь?!

– Старшо́й, отгоняй платформу на хрен! Застит!

– А ну, мужики, стронули! Пошла гадина толстозадая! Пошла-а-а!

– Да что ты её как девку… тискаешь и ни с места!

– Мороз, тормози!

– Ряха, не мельтеши, чтоб тебя!

– Паровоза нет!

– Так чем хочешь, откатывай!

– А ты своим… упрись! Сразу аж за ворота!

– Да нечем ему… упираться, гы-ы-ы-ы!

– Я т-тя щас!..

– А ну, мужики, берись!

– Мороз, давай, у тебя силы много!

– Пошла, пошла, пошла!..

Меньше всего Эркин предполагал, что нагруженную платформу удастся сдвинуть с места, но ведь сдвинули, чёрт возьми…

– Стрелку, мужики!

– Ага, переводи!

– Медведев, убирай своих, покалечатся сейчас на хрен. Кто отвечать будет?

– Всё, мужики, дальше они сами. Давай! Антип, кончили? Давай туда, живо.

И бегом на другой конец двора, где из широких цеховых ворот выползает гружёная серебристо-белыми контейнерами платформа.

– Давай, Мороз.

– Куда их?

– Стоп, цифры ты хоть различаешь?

Эркин кивает, глядя в светлые, как у Фредди на перегоне, когда был сложный проход, глаза бригадира.

– Тогда смотри. Видишь?

Маленькие таблички с не написанными, а врезанными номерами.

– Вон там машины стоят. Тоже с такими же. Здесь первые три цифры, там три последние. Должны совпадать. Понял?

– Понял.

– А ну, повтори!

– Первые три цифры на контейнере и последние три на машине должны совпадать.

Медведев кивает.

– Ладно. Давай. Один справишься?

– А чего ж нет? – пожал плечами Эркин. – А их как, как стекло?

– Их быстро надо. И аккуратно.

– Понял.

Ручка маленькая, не зацепить рукавицей. Эркин сдёргивает и засовывает в карманы рукавицы, оставшись в варежках. Ну, побежали! Машины в том углу, значит, через весь двор тащить, хорошо, ещё, что не через пути. Так… везёт он семь-восемь-три, а машина? Ага, вон та. Посадка низкая, и сходни пологие, удобно. С ходу затащил, в кузове для них уже даже захваты готовы. Вставил, рычаг нажал, чтоб лязгнуло, и бегом за следующим. Из-под ушанки по лбу ползут щекотные струйки пота, но вытереться некогда. Пять-один-четыре… семь-восемь-три… шесть-два-семь… Всего три машины, запутаться трудно. Машины маленькие, на шесть контейнеров каждая, так что… так что… так что… Одна что, уже полная? А хорошие контейнеры, поворотливые, и не трясёт их на ходу совсем, внутри, что ли, пружины стоят. И ещё один. И ещё… И…

– Давай, парень, пора нам.

Это не Медведев, кто-то другой. А и по фигу кто.

– Эти две закрывай, за последним бегу.

Что-то незнакомых на дворе много стало… Эркин бегом подвозит последний контейнер. Медведев уже здесь. Цифры, что ли, проверяет? Ну, пускай, что-что, а это он и спросонья не спутает. Эркин вталкивает в кузов и вставляет в паз последний контейнер, щёлкает захватом, выбегает и поднимает сходни – они же задний борт. Две другие машины уже покрыты зелёными чехлами, укрывают и эту.

– Всё, вали в бытовку, Мороз.

– Ага, – кивает он через силу и уже не бежит, а идёт к бытовке, вдруг понимая, что чужие во дворе – это другая бригада, ночная смена, что ли.

В бытовке сильно пахнет потом, за столом устало сгорбился Ряха, жуёт незажжённую сигарету.

Эркин тяжело, не раздеваясь, сел за стол, стащил с головы мокрую изнутри от пота ушанку и уронил голову. Тупая рабская усталость всё-таки настигла его…

– Эй, – кто-то осторожно трогает его за плечо. – Ты бы глотнул, а?

Эркин с трудом поднял голову. Ряха? Что ему надо? Глотнуть? Он взял у Ряхи маленькую плоскую флягу, поднёс уже было ко рту, но, ощутив запах спиртного, сунул обратно.

– Нет, не надо.

– Зарок, что ли, дал? – удивился Ряха и, услышав шаги в коридоре, быстро сунул флягу куда-то под рубашку. – Ты смотри, молчок, понял, нет?

Эркин устало кивнул.

В бытовку вошёл Медведев, быстро и как-то хищно оглядел их.

– Та-ак, Ряхов?!

– А чё? Чуть что, сразу я? Ты чё, старшо́й, свет тебе клином на мне сошёлся? – зачастил Ряха, быстро искоса постреливая глазами на Эркина.

– Смотри, Ряхов, я долго шутить не буду, – пообещал Медведев. – Так, Мороз, завтра в два выйдешь, всё-таки праздник у тебя сегодня, вали домой. Ряхов, в двенадцать.

– Так…

– Успеешь опохмелиться, – успокоил его Медведев. – А не успеешь, рыдать не станем.

– Ой, старшо́й, да такого, как я…

– И ты вали, – перебил его излияния Медведев.

Эркин наконец смог встать и побрёл к своему шкафчику. Открыл его и стал переодеваться. Как Андрей говорил? Не шевелится только