Парень с большим именем - Алексей Венедиктович Кожевников

худое плечо, резко выступающее из-под тонкой ситцевой рубашки. — Кормлю тебя наравне с другими, а худ, как баран летом, — все кости пересчитать можно.

— Зато легок. Я в деревне всех мальчишек перегоняю. — И Лешка гордо тряхнул серыми, выцветшими волосами.

— Говоришь, все упомнил… И немцев упомнил? — спросила мать.

— Из тыщи выберу.

— Хорошо, авось пригодится. А для меня они как в тумане и все на одно лицо.

Тропинка уперлась в болото. Прямо над болотом стояло солнце. Матрена глянула на него и ахнула:

— Время-то к полудню близится. Так, пожалуй, ночь в лесу застигнет нас.

Лешку опасение матери обрадовало. Ночь в лесу, где ни одного человечьего следа. Вот будут завидовать ему товарищи.

— Леша, ты по деревьям мастак лазить? Взберись-ка повыше да погляди кругом, нет ли дымка.

Но дымка нигде не виднелось.

«Дым и тот упрятали», — мысленно посетовала на партизан Матрена.

В болото бежал ручей. Около него закусили, отдохнули и пошли вверх по течению. Матрена рассудила, что партизаны, вернее всего, обосновались близ ручья: они ведь тоже хотят пить.

Немного погодя ручей принес радостную весточку — свежее лыко. Лешка мгновенно выловил его из воды.

— Любопытно, издалека ли оно, — гадала Матрена, разглядывая лыко. — Совсем свеженькое. Да и ручей не велик, похоже, недалече начинается.

Прибавила шагу. Лешка вдруг сказал:

— Топором тюкают.

И верно, тюкали. Матрена пошла прямо на звук.

— Мама, мам, я теперь знаю, кого мы ищем, знаю. — Лешка от радости сделал козелка. — Совсем не малину.

Мать поглядела на него строго-строго и сказала:

— Знаешь — и помалкивай. Болтать про все не годится.

— Я ведь с тобой с одной болтаю.

— И со мной ни к чему. Теперь надо к молчанью приучаться. Теперь не то что на другого, а на себя нельзя слишком-то полагаться. Прижмут к стенке, наставят в лоб дуло, и что не надо, а скажешь — само скажется. Ну, замолчали. Вон человек глядит в нашу сторону.

На берегу ручья стоял мужик неопределенных лет — его лета надежно скрывала большая с проседью борода — и лениво курил трубку. На Матрену с Лешкой посмотрел тоже лениво, на привет только кивнул и принялся драть лыки. Матрену не обрадовала эта встреча. Пень, а не человек. Видать, на ходу спит. «От такого много не узнаешь», — подумала она и спросила, как пройти в деревню Ваничи. «Узнаю — и прямо домой. А говорить, стоять с таким — только попусту время тратить».

— В Ваничи? — Мужик выпрямился, почесал затылок. — Туда дороги нету. Вот в Степаничи есть, знаю. Идите в Степаничи.

— Нам туда незачем: мы из Ваничей.

— А я думал, вам все одно.

— Да нет, есть еще разница.

— Из Ваничей… Далеконько забрели. А вы как сюда, так и назад, след в след.

— Про это мы и без подсказу, сами знаем. Нам попрямей охота.

— А что, много путляли?

— С утра. Совсем закружились.

— С утра — это пустяки. Здесь по неделе плутают, а бывало, и смерть находили. Вы зачем вышли-то?

Сказать «за малиной» — Матрена постыдилась и сказала, что потерялась телушка.

— Тогда чего же молчком ходите? Покричите — она и отзовется.

— Кричали, голосу совсем лишились.

— Как зовут телушку? Зорька… — И ленивый, сонный человек закричал бодро и звонко: — Зорька! Зорька!

— Не надо, не надсаждайся, — пожалела Матрена доброго человека. — Нашей телушки, наверно, давно живой нету. Скоро неделя, как потерялась. Могло зверье задрать.

— Могло, могло. Зверья тут полно.

— Могли и прирезать. Здесь, говорят, много народу от немца прячется.

— Вот не видел. Все лето лыки деру — вас первых вижу.

— Как же все-таки выходить-то? — снова заговорила Матрена. — По старому пути мы нынче домой не попадем. Попрямей бы как.

Мужик раздумчиво помычал, почесался, затем сказал:

— Так и быть, выведу. Лучше мне у вас в деревне переночевать, нежели вам в лесу.

— Нам в лесу никак нельзя. Дома у нас один слепой Лука.

— Наш Лука у тебя живет? Я из Степаничей. Лука мне колодец рыл. Хорошо сделал. Вот кстати лишний раз спасибо Луке скажу.

По дороге провожатый опять начал звать телушку, но Матрена остановила его:

— Не старайся, телушка моя дома.

Провожатый быстро взглянул на Матрену, но не с любопытством, как можно было ожидать, а, скорей, с предостережением: дальше, мол, не надо, молчок. Потом заговорил о Лешке:

— Годов много ли? Двенадцать. Напрасно, мать, таскаешь, мучаешь его по лесам.

* * *

Лука узнал в провожатом своего соседа Грачева Федора. Хороший кузнец, грамотей.

Когда Лешка с Анкой ушли в клеть спать, Лука с Матреной начисто высказали Грачеву свой замысел. Грачев одобрил его и обещал подыскать в лесу укромный овражек. О партизанах же сказал:

— И сам я рад бы к ним, да не знаю как. Боюсь, что одна только слава — партизаны.

На самом деле Грачев хорошо знал, где скрываются партизаны, сам был партизаном и повстречался с Матреной в лесу не случайно. У партизан по всему лесу скрытно стояли наблюдатели. За Матреной и Лешкой все время следили зоркие глаза и чуткие уши. Когда Матрена слишком углубилась в лес, наблюдатели доложили о ней командиру партизанского отряда. Тот послал навстречу Матрене Грачева:

— Разузнай, кто такая, и отведи подальше от нашего лагеря.

Грачев ушел от Матрены рано утром, до пастушьих рожков, а вечером снова был у нее. Без приглашения устало и грузно он опустился на лавку и сказал:

— Нашел для вас местечко.

— Да