Парень с большим именем - Алексей Венедиктович Кожевников

— Мы человека пришлем. Ну, прощаемся. Сегодня нам обязательно всю нашу державу объехать.

Шестого ноября в Березовый лог за гостями прибыл знакомый Лешке усач. В сумерки пятеро саней — двое с людьми, остальные с подарками — отправились к партизанам. Ехали прямиком… через болота и овраги. Благо, зима была ранняя: уже стоял мороз и лежал снег.

— Где тут немцу, тут иголку не скоро просунешь, — говорила усачу Матрена.

Веселый усач хохотал.

— Да, да, упрятались надежно. Иной раз проснемся и сами себя не можем найти. Где мы? Нет нас. Потерялись.

— Не заплутаемся? — беспокоилась Матрена.

— Днем-то? — удивился усач.

— Какой тут день? Поглядите, сколько звезд уже высыпало.

— По-нашему, это самый день. Как звезды на небо — мы на ноги, а звезды с неба — мы в постель.

Обоз несколько раз останавливали партизанские часовые. Они появлялись и исчезали незаметно, бесшумно. Сам часовой большой, с виду неуклюжий, в полушубке, в валенках, а отошел на три шага, и не видно его и не слышно.

— Приехали, стой! — неожиданно объявил усач.

Гости оглядывались и ничего не видели, кроме густых елей да кочек, прикрытых снегом.

— Лошади постоят пока, а вы, дорогие гости, пожалуйте за мной в палаты. — Усач нырнул под ветви одной из елок. Дальше оказалось что-то вроде коридорчика: по бокам шершавые стволы деревьев — колонны, а сверху потолок из сучьев. Коридорчик уперся в маленькую дверь. Гости в своих тулупах еле протиснулись в нее. Можно было подумать, что лезут в сырой, темный погреб, очутились же в просторной и уютной комнате, какую найдешь не во всяком деревенском доме. Белые бревенчатые стены, настоящий пол, потолок, печь-чугунка, стол, скамейки. На столе радиоприемник и пачка советских газет. Но вот окна нет нигде. Палата была под землей. Освещала ее партизанская лампа — стакан от снаряда противотанковой пушки, в который был налит бензин с солью и опущен фитиль.

Гостей принял товарищ Илья. Палата была его квартирой, штабом и красным уголком партизанского отряда.

— Да у вас не худо, — сказала Матрена. — Я думала, вы по-цыгански.

— Зачем же по-цыгански, мы у себя дома. И кочевать, цыганить не собираемся. — Товарищ Илья включил радиоприемник. — Пока наши повара то да се, я вас этим угощу.

«Говорит Москва!» — возгласил темный ящик приемника.

И полились знакомые молодецкие песни, с присвистом и выкриками.

Когда ящик умолк, Матрена сказала сдавленным от волнения голосом:

— Москва… Жива наша матушка. Ну, и мы живы будем. Принесли угощение. Товарищ Илья усмехнулся:

— Тут радовать вас нечем. У нас своего ничего, угощаем вашим.

Утром, уезжая, ваничи видели опять только дремучий лес. Странно было думать, что именно тут слушали Москву, читали советские газеты, что рядом, может быть под ногами у них, спрятаны сотни людей с автоматами, гранатами. Но сомневаться было нельзя: видели сами, и от этого еще крепче стала у всех вера в неизбежную победу.

Зиму и весну ваничи прожили спокойно. В день Красной Армии и Первого мая опять ездили в гости к партизанам. А Лешка бывал постоянно. Как-то само собой сделалось так, что он стал связным между ваничами и партизанами. У партизан слушал Москву, читал газеты и передавал новости ваничам. За зиму Лешка научился от партизан стрелять из винтовки и бросать гранаты.

Весной, когда выехали на поля сеять, партизаны дали им вооруженную охрану. Они приняли в эту охрану Лешку. Как мастак лазить по деревьям, он сделался наблюдателем — кукушкой.

Над партизанским районом почти каждый день кружили фашистские самолеты. Интересовали их определенно больше леса, чем населенные пункты. Партизаны постепенно вызнали, что немцы приготовили карательный отряд. Но велик ли он, когда и где ударит, разведать не удавалось. Вокруг непокорного района стояла цепь немецких кордонов. Всех, кто пытался проникнуть за нее, немцы хватали и сажали в тюрьму, а бывало, и вешали.

За кордоном были новые опасности: проверяли документы, требовали пропуска, за каждым человеком следил шпик. Немало уже партизанских разведчиков томилось по тюрьмам, страдало в германской каторге, погибло от пуль, на виселице.

Про разведку говорят, что она глаза и уши армии. Еще важнее разведка для партизан. Она для них — сама жизнь.

Командир партизанской разведки Федор Грачев чувствовал себя как приговоренный к смерти, на которого уже накинута петля. И тогда, в момент отчаяния и напряжения всех сил, ему подумалось, что спасение еще есть. Это слепой Лука. Он пойдет в разведку. Он станет зрением и слухом партизанского отряда.

Слепой разведчик. Немцу не понять, у него ум короче этого.

Грачев оседлал лошадь и через час был уже в Березовом логу. Лука и здесь плел корзины. Грачев не стал кружить вокруг да около, а прямо сказал:

— Лука, хочешь послужить Отчизне?

— Вот служу, как могу. — Лука тряхнул корзинкой.

— А по-другому?

— Было бы по силам.

Когда Грачев рассказал свой план, Лука засмеялся, потом горько вздохнул:

— Мил человек, я ведь по всей правде слеп. Без поводыря только до ветру хожу. Какой же я разведчик?

— С поводырем и пойдешь.

— Значит, он будет разведку делать, а я у него вроде камня на шее.

— Не он, а ты. В том и сила. Кто тебя водит?

— Анка, девчонка. Дите. Она тут где-нибудь. Все цветочки рвет, любит. Анка, подь сюда! Бежит. Гляди! — Лука обнял подбежавшую Анку. — Вот она и есть мой главный поводырь.

Тут Грачев надолго умолк. Он закуривал, шумно вздыхал, протяжно и задумчиво насвистывал, опять вздыхал, а потом хлопнул Луку по колену и сказал:

— Она и поведет.

— Ты давно рехнулся? — серьезно спросил Лука.

— А ты подумай и скажешь: «Лучше