Парень с большим именем - Алексей Венедиктович Кожевников

из дому, а когда вот надо, его нет и нет», — с сердцем на сына думала Матрена, позабыв, что сама же строго-настрого запретила ему и Анке попадаться на глаза немцам. А самой выбросить топор было невозможно. Матрена чувствовала, что если возьмется за него, то уж не выпустит. Лишь только коснется — будет беда.

Матрена распахнула окно и позвала:

— Алеша, Алешенька, где ты? Иди-ка домой!

— Ты меня? — почти в ухо удивленно спросил сын, не избалованный ласковыми именами. Прячась в кустах смородины, он наблюдал за немцами.

— Тебя. Иди-ка. — И, когда парнишка явился, добавила: — Возьми вон топор и наколи дров. И что за дурная привычка обязательно волочить топор в хату.

— Ты же сама принесла, — сказал Лешка.

— Себя и ругаю. Дрова оставь в сарае, они для бани.

Лешка подскочил к матери и шепнул:

— А потом можно мне сюда?

Немецкий старший заинтересовался, о чем шепчет мальчик.

— Просится в дом, ему интересно посмотреть на немецких господ офицеров, — сказала Матрена.

— О, пожалуйста, может смотреть сколько угодно, — разрешил немец.

Лешка с Анкой устроились в уголке около двери. Немец вдруг спросил:

— Мальчик, знаешь, кто такой Гитлер?

Только благодаря матери, которая опередила его, Лешка не сказал: «Собака».

— Где ему знать, мал еще. И свое-то имя недавно запомнил, — сказала Матрена.

— Мал… Расти надо. — Немец кинул Лешке яблоко: — Лови. Кушай. Расти!

Лешка и не шевельнул пальцем. Яблоко покатилось под печку.

— Держи, лови! — командовал немец.

— Лови сам, — буркнул Лешка и, схватив топор, юркнул за дверь в сад.

В саду, обрывая одно за другим наливные яблоки, Лешка высказал Анке горечь своего сердца:

— Что я ему, собачонка, хватать на лету. И кидает-то наше же яблоко. Да на колени стань передо мной, из его поганых рук ничего не возьму. Сколько он русской крови пролил. И чего мамка перед такими расстилается.

Анка молчала камнем на Лешкину ворчню. Ее заботил Лука: где он, куда его спрятала мать?

Лука тем временем был у реки, на густо заросшей ольхой и черемухой пойме. Он нарочно ушел и заплутался там, чтобы не выбрести одному. А иначе он не ручался, что не затеет новую ссору с немцами.

Отобедав, немцы поехали дальше, в деревню Степаничи. Как только они вышли из дому, Лешка взял метлу и брезгливо вышвырнул поганое яблоко в бурьян.

Матрена проводила немцев до ворот и стояла там, пока они не скрылись за деревней. Потом она упала в глубоком обмороке.

* * *

Матрена и Лука, которого вывел с поймы Лешка, закрылись в погребе. Надо было поговорить так, чтобы не слышала ни единая душа. Матрена сказала:

— Весь колхозный скот и весь урожай велено сдать. Что делать-то, Лука?

— Уходить. Я про себя скажу: да осыпь меня золотом, все равно под немецкой лапой жить не стану. Добро отдавать горько, а волю еще горше. Уходить.

— Куда?

— В лес, в трущобы.

— Трущобы у нас и теперь неплохие, а вот добрались же.

— Я слышал, по лесам немало народу партизанит. Стало быть, есть надежное место. Надо этот народ поискать и к нему притулиться. Останешься в деревне, дом спасать — волю и честь свою потеряешь. А еще неизвестно, спасешь ли дом-то. У немца рот широкий. Да и не хватит у нас терпенья перед немцем в три погибели гнуться. А не согнешься — все пропало. Так лучше сразу разделиться: взять себе волю, добришко, какое под силу, а остальное на тебе, изверг. Я, Матрена, как отец советую.

— Ты думаешь, в лесу оставят нас на спокое?

— Ну, если уж за остальным, за последней нашей сумой потянутся, тогда…

— Что — тогда?

— Ты на всю жизнь не укладывайся, еще не один раз так и этак придется ворочаться.

Вместо себя Матрена оставила председательствовать хромого Никифора, сказала ему, что идет к доктору, похозяйствовать в доме попросила соседку, взяла Лешку на тот случай, если ей станет плохо, и ушла в лес.

— Мамка, а что мы искать будем? — допытывался сын.

— Да что найдем — все сгодится. Грибы, малина, орехи, травы целебные. Мало ли в лесу добра!

— Как раз ничего нету: малина отошла, а грибам и орехам рано.

— Малина отошла… Ты, сынок, как следует не бывал в лесу-то. Подожди-ка, зайдем вот в глушь, в темь — какая там малина! Отошла она только на опушках да на полянках, где солнышко. А в глухих местах до осени держится.

И верно, что ни дальше, малина попадалась чаще, крупней. Но Лешка все-таки не верил матери, что вышли они за малиной. В такое время, когда все жнут, молотят, когда кругом немцы, чтобы мать пошла за малиной — этому не поверит и Анка. И парень всякими путями старался докопаться до правды.

— Пошла за малиной, а сама ни шагу с тропки. — Шли они тропкой, протоптанной каким-то зверьем. — Этак и сама не наберешь и мне помешаешь.

Мать не отозвалась и малиной интересоваться стала не больше, срывала только ту, какую успевала походя.

Тогда Лешка завел разговор про целебные травы:

— Вот под сосной какая-то чудная травинка. Погляди, не целебная ли.

— Пускай растет. Мне она ни к чему.

— А давеча говорила, будем травы собирать.

Тут Матрена положила руку на плечо Лешке и сказала:

— Поменьше языком работай. У меня от твоей трескотни голова разболелась. И доглядывать, что я, куда, перестань. На дорогу гляди и запоминай — лучше будет, вернее домой попадем.

— Я все помню.

— Наш пострел везде поспел. — Матрена ласково погладила сыну