Мертвая земля - К. Дж. Сэнсом

– Так, Кеннингхолл. Это примерно в двадцати милях к югу отсюда. За один день мне такой путь не проделать. Придется нам заночевать в Ваймондхеме или в Эттлборо. Ступай поговори с трактирщиком, спроси, какой из этих городов, по его мнению, лучше подходит для ночевки.

Николас ушел, а я уставился в окно. Сегодня снова был базарный день, и на улицах царило оживление. Прохожие, казалось, от жары едва таскали ноги.

«Зачем я понадобился леди Марии?» – вертелось у меня в голове.

– Хозяин говорит, надо останавливаться в Ваймондхеме! – с порога объявил вернувшийся Николас. – Расстояние до Эттлборо намного больше, а в первый день нам лучше проделать не слишком длинный путь. – (Я кивнул в знак согласия.) – По словам мастера Теобальда, в Эттлборо сейчас неспокойно, крестьяне по-прежнему волнуются. А Ваймондхем – довольно большой город, третий по величине в Норфолке, и в нем имеются приличные постоялые дворы. Правда, в ближайшую субботу там состоится ярмарка и грандиозное театральное представление. Оказывается, его устраивают каждый год. Так что, если мы хотим найти свободные комнаты, надо спешить. Хозяин сказал, самый лучший из тамошних трактиров называется «Зеленый дракон».

– Отлично. Завтра утром отправляемся в путь.

Вообще-то, на следующий день я намеревался съездить на ферму Тоби Локвуда и узнать, почему от него нет никаких вестей. Но эту поездку вполне можно было отложить.

– А сейчас сходим в таверну «Голубой кабан», сообщим нашу новость Бараку, – распорядился я. – После чего стоит заглянуть в цирюльню, подстричься и побриться.

На следующий день, в четверг, мы поднялись ни свет ни заря и, облачившись в мантии законников поверх лучших своих дублетов, спустились к завтраку. Кое-кто из купцов, приехавших на базар издалека, остался ночевать в трактире; за завтраком только и разговоров было что о крестьянских бунтах, которые разгорались по всей стране. Мятежники раскинули свои лагеря не только в Кенте, но и в Эссексе; численность армии повстанцев в Эссексе, предположительно, превысила тысячу человек. Главным требованием, которое выдвигали повстанцы в петициях, посылаемых протектору, оставалось уничтожение незаконно огороженных пастбищ. Ходили слухи о том, что беспорядки захватили также и Оксфордшир. По словам одного из купцов, в последнем воззвании протектора говорилось, что все бунтовщики будут признаны государственными изменниками и понесут суровое наказание.

– Однако принимать это на веру вряд ли стоит, – заметил торговец с нескрываемой досадой. – Скорее всего, в следующем воззвании мятежникам будет объявлено помилование. Один из моих покупателей живет в Кенте, – добавил он. – Тамошние бунтовщики постоянно талдычат о государстве общего блага.

– Все эти разговоры об общем благе означают только одно: голодранцы хотят присвоить чужое добро, – пробурчал другой купец и заключил: – Это ничуть не лучше, чем анабаптизм.

Я посмотрел на Николаса и многозначительно вскинул бровь; мой помощник в ответ молча нахмурился.

Подъехав к городским воротам, мы и в самом деле увидели прикрепленное к ним новое воззвание, обещавшее бунтовщикам самые суровые кары. Однако за пределами города царили тишина и спокойствие.

– Хотел бы я знать, насколько все эти слухи соответствуют истине, – заметил Николас. – Новые крестьянские бунты – это последнее, что сейчас нужно Англии. Заваруха в западных графствах и так создала целую кучу проблем. Сейчас все наши усилия должны быть направлены на войну с Шотландией.

– Николас, все жители Англии, кроме тебя и лорда-протектора, уже поняли, что война проиграна, – усмехнулся я.

– Возможно, вы правы, – согласился Овертон после недолгого молчания. – Но поднимать бунт, когда страна ведет войну, – это государственная измена. Никто не убедит меня в обратном.

– Возможно, слухи о новых бунтах сильно преувеличены.

– Купцы, с которыми мы разговаривали в трактире, не походили на пустых болтунов, – вздохнул Николас и снова погрузился в молчание. – Вам уже доводилось встречаться с леди Марией? – спросил он через пару минут.

– Да, три года назад. Она производит впечатление чрезвычайно умной и расчетливой особы. Сразу видно, что у нее сильный характер.

– О силе ее характере говорит хотя бы тот факт, что она в течение нескольких лет отказывалась признавать старого короля, своего отца, главой Церкви, – заметил Николас.

– И к тому же всегда считала, что развод короля с ее матерью был незаконным, – добавил я.

– Ее мать звали Екатерина Арагонская, верно? Во времена моего детства королевы менялись так часто, что можно было сбиться со счета.

– Да, леди Мария – единственная дочь Екатерины Арагонской. Постулат о главенстве короля над Церковью она приняла только после смерти матери. Анна Болейн, которую она ненавидела, к тому времени тоже была мертва. В течение десяти лет леди Мария воздерживалась от откровенных выступлений против церковной реформы. Но сейчас она отказывается совершать службы по новой «Книге общих молитв».

– Неужели хочет вернуться в католичество?

– Даже если ее желание таково, старшая дочь Генриха не высказывает его открыто. Но в ее домовой церкви по-прежнему служат мессу по латинскому обряду. Думаю, так будет продолжаться и впредь, ведь леди Мария уже доказала, что упрямства ей не занимать. Есть еще одно важное обстоятельство, которое мы не должны упускать из виду ни на минуту: она ненавидит свою сестру Елизавету.

Так как я берег спину, мы ехали неспешной рысцой, позволяя другим всадникам обгонять нас. В Ваймондхем, город с просторной рыночной площадью и главной улицей, застроенной добротными каменными домами, мы прибыли в разгар дня. На равнине, расстилавшейся к югу, уже пестрели палатки, приготовленные для ярмарки. Неподалеку от центра города рабочие рыли огромную яму, а рядом возводили высокую деревянную сцену. Мы миновали рыночную площадь; хотя уже перевалило далеко за полдень, под сводами крытого деревянного рынка все еще царило оживление. Взгляд мой привлекла величественная церковь из белого камня, украшенная двумя башнями. Одна из этих башен пребывала в плачевном состоянии – окна выбиты, крыша снесена; второй башни разрушение, судя по всему, не коснулось. За церковью мы увидели картину, ставшую в Англии привычной: наполовину снесенные монастырские здания.

– Монастырь-то, судя по всему, был не из маленьких, – заметил Николас.

– Похоже на то. Смотри, вон там, за часовней, трактир.

Двери часовни были широко распахнуты; мы увидели, как туда вошли двое мужчин в костюмах средневековых рыцарей. Кольчуги их, однако, были сплетены не из металлических колец, а из суровых ниток.

– Вероятно, это участники представления. Интересно, какая пьеса будет разыграна? – спросил я.

– По словам хозяина «Девичьей головы», это совершенно новая пьеса, посвященная судьбе Томаса Бекета.

Я в изумлении взглянул на Николаса:

– Епископа, который ослушался своего короля? Поверить не могу. В течение десяти лет это имя запрещалось упоминать вслух.