Епистинья Степанова - Виктор Конов

Но самодержцы не могли править без поддержки своей «старшины», круга бояр, дворян, потомственных князей, служилых людей. И Грозный, и Петр, и Екатерина, как самодержцы, пытались было выйти из-под опеки и контроля хваткой «старшины», но и при их огромной власти это оказалось невозможно, опасно для них.

Правящим сословием, опорой и контролером самодержцев стало дворянство, за ним закреплена была земля, а в качестве работников закреплены крестьяне, закрепощены. Внимательно, ревниво смотрело дворянство, чтоб только оно получало высшее образование, чтоб только из его сословия были офицеры в армии и высшие чиновники на государственной службе, чтоб не проникали в их круг из других сословий, чтоб не пытался кто-то изменить такое положение. Оттого в России постоянно гибли реформы и реформаторы. Дворянство осуждало тех, кто создавал школы для крестьян, отпускал своих крепостных на волю.

Крестьяне хоть и не сразу и не очень четко, а разглядели сложившуюся систему общественного и государственного устройства и наполнились к дворянскому сословию, без особого разбора, недоверием и ненавистью, считая, что дворяне сбивают с толку добрых, доверчивых царей. Об этот жар недоверия и ненависти обжигались многие господа, даже те, кто много и честно трудился для народа.

Медленно шли эти процессы, веками; принимались указы одного царя, другого, третьего. Словно крепчающий мороз государственное устроение укрепляло государство, но сковывало и сковывало реку народной жизни. Однако никакой мороз не может проморозить реку до дна, и крепостное право было в России далеко не всюду. Не было его на европейском русском Севере, не было в Сибири, свои порядки были во всех казачьих областях, на монастырских и церковных землях.

Простодушен наш народ, не силен в политике, всякий раз доверчиво надеется на доброго царя, на совестливых начальников, на «зерно» общего братства, к тому же широко разошлись крестьяне по просторам Европы и Азии. А тут еще иго кочевников, дани, набеги, разорения, угрозы с запада, с востока, угрозы с юга, и нужны строгие порядки, крепкое государство, чтобы вообще выжить, чтоб удержать землю. Разве крестьяне когда-нибудь не понимали этого, не шли защищать Отечество? Отстаивая свои земли, спасая саму себя, Россия две трети своей жизни провоевала. Из крестьян в основном и состояла армия. Русский солдат, отважный, выносливый, смышленый, — это вчерашний крестьянин, мужик. Единение всех сословий, братство наступало, когда грозила беда всему Отечеству. Храбро дрались с врагом и дворяне, и их крепостные крестьяне. А прогоняли врага — и опять на мужика надевалось ярмо. В заботах об Отечестве, обо всех и упустил народ свою власть, свое вече, упустил волю и землю. Некому было вовремя объединить народ, все объяснить, не дать обмануть себя. Осколками прежней воли смотрелись самоуправляемые общины в русских деревнях, да и их дворянство ухитрилось использовать против самих же крестьян.

Но в глубине народа жарко тлела, никогда не умирала древняя мечта. Оттого легко вспыхивали огромные восстания: Разина, Булавина, Пугачева и множество мелких. Восстания грубо, прямо, жестоко говорили правящему сословию: такое устройство жизни несправедливо, неестественно для нашего народа.

Многие из господ, лучшие умы высшего круга пытались публично обнажить перед всем обществом то, что оно прекрасно знало, — несправедливость государственного и общественного устройства, пытались разными путями устранить это. Как без знания Библии невозможно полное понимание шедевров мировой литературы и искусства, так и без знания народной цели в России, «русской идеи», без знания постоянного перекоса всей жизни по отношению к этой цели непонятны шедевры русской классической литературы и искусства, вся тогдашняя и сегодняшняя общественная жизнь, вся история России до сего дня.

«Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!..» — предупреждал Пушкин тех, чьи поместья, имения, дворцы островками стояли в многонациональном, бесправном мужицком море.

Хотя бы из чувства самосохранения дворянству, аристократии и кормившимся около них всевозможным деятелям правящего слоя надо было бы поступиться, поделиться с народом землей и правами. Надо было бы постепенно, но твердо и непреклонно, издавая указ за указом, «размораживать» реку народной жизни, приспосабливать государственное устроение к живой жизни народа, к его вековой цели. Надо было… Но решимости господ хватило лишь на то, чтобы под угрозой всенародного взрыва отменить в 1861 году крепостное право, так и не дав все же толком народу землю, обозлив его. Попытался было сделать это премьер-министр Столыпин в начале прошлого века, но был убит.

Удобно было господам такое устройство, казалось таким естественным! И многие из них не могли понять, а тем более смириться с тем, что на протяжении веков, а особенно после 1917 года, их, таких добрых, умных, тонких, образованных, любящих Отечество и много сделавших для него, убивали, грабили, жгли «эти грубые, невежественные, дикие, злобные мужики» или солдаты, «не имевшие никакого понятия» о свободе, демократии, человеколюбии, правах. Разрушали дворцы, храмы, построенные ими же, мужиками, но для господ.

С удивительной, удручающей закономерностью возникновение правящего, привилегированного слоя произошло и после взрыва 1917 года. Снова образовалась «старшина», которая выдвигала, поддерживала и контролировала новых «царей», новых вождей, снова народ был опутан множеством правил, порядков, установлений, снова лишен земли и воли, ввергнут в нищету. Неужели эта закономерность неистребима, неизбежна? Неужели народ обречен тащить на шее свою «старшину»? А если нет, то что же надо делать? В чем ошибка народа?..

Вот и в казачьей среде ускоренно начала вить паутину административно-государственная система. Богатые, влиятельные казаки получали офицерские и генеральские звания, становились «дворянами», белой костью; с радостью и жадностью набросились они на чины, мундиры, ордена, жалованья, прочие привилегии и дорожили ими больше, чем казацкой волей, о которой не прочь были попеть старинные песни. Песен, преданий, громких пышных слов о вольной казацкой жизни звучало все больше, разносилось все шире, а самой воли становилось все меньше.

Казаки простодушно думали вначале: нельзя им ссориться с царями и властями, надо водить с ними дружбу. Теперешние атаманы это умеют. За их спиной и всем казакам будет хорошо. Земли-то вон сколько!.. И действительно, царскую милость Екатерины казачьи атаманы преданно превратили в особые отношения кубанцев с царским престолом, из кубанских казаков в знак особого доверия составлялся царский конвой в столице империи.

А ведь император Павел I вскоре после смерти Екатерины II упразднил Войсковое правительство, вместо него была образована войсковая канцелярия с правами губернского правления. Император сам назначал теперь войскового атамана — главного казачьего начальника.

Царям и властям ни к чему были слишком вольные казаки, которые бы сами выбирали всех начальников: это дурной пример для народа, и сами казаки в отличие от своих сговорчивых «вождей» легко могут выйти из подчинения. Хоть и на хороших условиях, с добрыми наделами земли, но казаков включили в государственную систему. Они стали частью армии и в этом качестве много хорошего сделали для государства, для Отечества. Но разве только лишь этого хотели казаки, переселяясь в дикие степи?..