Епистинья Степанова - Виктор Конов

Обжигалась девочка о накаленную жизнь, мучилась, но не черствела. «Умному горе — ученье». Хоть и равнодушны окружающие люди к ее судьбе, страданиям, но зато какие песни звучали по вечерам у костра, как бодро и слаженно убирали, молотили хлеб, не унывали под ударами судьбы. Откуда только не заносило на Кубань мужиков и баб, парней и девчат. И у каждого в судьбе всякое — и обиды, и потери, и несчастья. Вглядываясь в этих людей, слушая их разговоры, Пестя чувствовала и скрытые жалобы на жизнь, и ропот, и злость, и согревающие надежды, и покорность судьбе.

Пестя взрослела, из девочки-подростка вырастала в красивую, расторопную девушку. Уходила детская наивность, пряталось вглубь чувство сиротства.

Теперь, когда вечерами на поле замолкал грохот молотилки, спадала жара и вместе с сумерками опускалась на степь, на курганы невероятная тишина, которую лишь подчеркивало стрекотание сверчков, Пестя не торопилась идти спать, а вместе с девчатами и парнями сидела у ночного костра. Освещенные желтым светом пламени, смеялись от избытка сил, от того, что просто молоды, пели песни, шутили. Над костром вились ночные бабочки.

У Пести оказался прекрасный голос, чистый, грудной, сильный. Светлая, страдающая душа ее вся видна была в голосе, в песне.

И замечательно было, закончив песню, видеть на лицах печальные или веселые улыбки, слушать, как в наступившей короткой тишине потрескивает костер, струится мелодия сверчков во тьме, а вдалеке четко стучит перепел.

Конечно, она отличалась от своих сверстниц некоторой потаенностью, но уже уходила болезненная ранимость, замкнутость. Она смело скакала верхом на лошади, так что сзади развевались волосы, хорошо разбиралась в хозяйственных делах, совесть ее чиста, она отличная работница, и глаза ее смотрят на людей прямо, доверчиво. Укрепилось и ее положение у хозяев хутора, и можно было если уж не приодеться, то хоть не бедствовать с одеждой, не мерзнуть. Но на гулянье вечерами хозяйка ее не отпускала, тут, видно, не обошлось без слова Данилы. А как хотелось!

Удивительные это были годы. Девочка восьми лет, птенец, выброшенный порывом ветра из гнезда, оказалась одинокой, почти сироткой, и ее учителем, воспитателем, ее семьей и товарищем, сам того не зная, стал народ, люди простые, случайные, пришедшие издалека, из незнаемых глубин жизни. Народная жизнь и стала ее школой. Просты, грубы, жестки на первый взгляд оказались для маленькой девочки первые прямые уроки. Но эти уроки не были жестокими.

Мелочное, преходящее сгорало в тяжелой совместной работе, в песнях, в огне ночных костров, в простодушных исповедях, в простоте отношения к бедности и богатству, к жизни и смерти.

Изредка приезжала из Ахтарей мать. Встречи с ней не могли снять чувства сиротства, редки оказывались эти встречи, и мать, конечно же, была вся в другой жизни, в заботах о других детях. Но само существование в этом мире доброй и любящей матери, умелой мастерицы, со строгими и ясными житейскими правилами, верой в Бога, старинными молитвами действовало на страдающую, позабытую-позаброшенную дочку благотворно. А жить все-таки надо было своими силами, своим умом; трудом и терпением прокладывать свою дорогу.

Реальная жизнь — это искаженная, перекрученная, разбитая картина той справедливой жизни, к которой народ стремился и стремится. Житейская практика переворачивала мечту, делала неузнаваемой, от этого несовпадения жизнь накалялась. Но снова и снова народ терпеливо пытается устроить жизнь по мечте. Груба жизнь внешне, но мечта о прекрасной жизни неистребима, она — как жар костра, подернутого пеплом, и прорывается в песнях и танцах, сказках и одежде, стойкости в испытаниях; «зерно» русской идеи, русской мечты о воле и братстве жаждет прорасти.

«А он хоть гарненький?..»

И все-таки кто-то нас видит, замечает в круговерти жизни, в однообразном течении будней, видит именно нас, слышит наши слова. И мы кого-то выделяем среди живущих рядом с нами, иногда не подозревающих об этом, занятых своими заботами, чувствуем чью-то душу, рады видеть чьи-то глаза. Нас обжигает чье-то присутствие, нечаянная встреча, особенно в юности, в молодости.

В зыбком сегодняшнем родовом предании о замужестве Епистиньи сохранились ломкие обрывки и кусочки. Они складываются в коротенький рассказ.

Минуло тогда Песте «шестнадцать лет и две недельки на семнадцатый». И уже замуж?

Что творилось в ее сердце? Ведь только-только начиналась ее девичья весна, только-только запела она чистым своим голосом первые песни. Может, уже кто-то тронул ее сердце и кого-то примечала она среди парней на том хуторе, и ее уже радовало, обжигало чье-то присутствие, взгляд, слово.

И вдруг — замуж, за какого-то Михайлу. А где же ее зори, рассветы, ее соловьи, ее песни, коханый?

В добрую минуту Епистинья любила с улыбкой пропеть короткую песенку:

Может, кого-то напоминала ей эта песенка, кто-то пел ее «дивчиноньке» Песте?.. Как много душевных тайн уходит с каждым человеком, какой сложный мир исчезает без следа — целая вселенная.