Сегодня мы живы - Эмманюэль Пиротт

Ему приснился северный лес. Он шел вперед, преодолевая сопротивление хозяина ветров и животных Чуетеншу – того, кто дарует охотникам добычу. Матиас преследовал американского лося, его снегоступы глубоко проваливались в снег. Добравшись до вершины холма, он увидел животное. Лось стоял… спиной к нему. Стрелять в дичь в такой ситуации ни один уважающий себя охотник не станет. Человек и зверь должны обменяться взглядом. Но Матиас зарядил карабин и прицелился. Лось медленно повернул голову. Матиас услышал, как громко хрустнула ветка, и отвлекся, а когда снова прицелился, на линии огня оказалась Рене. Она смотрела прямо на него. Вапамиск, великий охотник племени кри, когда-то объяснил Матиасу, что иногда человек упускает добычу, потому что она оказывается сильнее и не хочет умирать. В этом случае приходится склониться перед жизнью и вернуться домой. Слова индейца остались для Матиаса пустым звуком, он только теперь понял, насколько они верны. Он все-таки выстрелил, хотя мог поклясться, что не нажимал на спусковой крючок, и на груди Рене расплылось кровавое пятно. Девочка ужасно удивилась, потом на ее лице появилось выражение безмерной печали.

Он проснулся – в ужасе и липком поту. Тонкий детский голосок распевал считалку: «Мы в лесочек не пойдем…» Матиас повернул голову и увидел ее. Она сидела совсем близко и укачивала куклу. Он почувствовал огромное облегчение, ему хотелось схватить ее, прижать к себе, но он не смог. Рене улыбнулась.

– Тебе приснился кошмар, – сообщила она. – Ты разговаривал.

Она сделала большие глаза.

Неужели он что-то бормотал по-немецки? Не исключено. Матиас незаметно взглянул на лежавшего рядом раненого, и ему показалось, что тот по-прежнему в забытьи. Этот ему не опасен.

– Мы останемся здесь?

– Да.

– Сколько ночей?

– Не знаю.

Вопросы раздражали его. В хижине девочка вела себя иначе. Они вместе, и это уже хорошо, разве нет? Не может же он сунуть ее в вещмешок и унести с фермы! Идти им некуда, но и ждать, когда его обман раскроют, тоже нельзя. К тому же здесь могут появиться другие американцы… Ситуация тупиковая. У Рене куда больше шансов выжить на этой войне без его участия. Одна в доме Жюля Паке она в большей безопасности, чем в любом другом месте с Матиасом. Возвращаясь к ней, он руководствовался инстинктом и поступил как законченный эгоист. Рене не спускала с Матиаса глаз – чувствовала, что его одолевают сомнения. Она положила ладошку ему на грудь, желая передать частичку своего тепла, выразить доверие. Он не поддался на ласку, бросил:

– Иди играй.

Она встала, повернулась к нему спиной, и Матиас сразу пожалел о своей грубости:

– Пст, Рене! Попробуй раздобыть мне кофе…

Лицо девочки просияло, и она резво засеменила к Жанне, которая перетряхивала лежанку старой Марсель. Возникший из ниоткуда Дэн занял место Рене – он как будто караулил за углом. Матиас заметил, как дернулась щека американца, когда он встретился взглядом с Жанной. Девушка нравилась янки, а ее тянуло к Матиасу. Подобный сценарий часто плохо заканчивается, а ситуация и без того непростая. Сейчас не до чувств.

– Где ты взял эту малышку? – широко ухмыляясь, поинтересовался американец.

– Получил от кюре, в Стумоне.

Дэн скривился – мол, брось заливать! – взглядом потребовав разъяснений, но Матиас промолчал. Связь между ним и Рене вызывала всеобщее любопытство, будоражила воображение, а ореол тайны делал их секрет опасным. Дэн сменил тему:

– Значит, ты высаживался в Нормандии с Тридцатой?

– Под Мортеном, высота триста четырнадцать и все такое прочее…

– Ну и дела… И как это было?

– Долго. Особенно в конце.

Скупой ответ рассмешил американца. Мортен стал мифом, а те, кто вернулся оттуда живым, – героями. Даже фрицы уважали врагов, которые пять дней удерживали высоту[37], отражая атаки дивизии «Рейх». Их прозвали «эсэсовцами Рузвельта». Все в этом подвале считали Матиаса почти святым, ведь он спас еврейскую девочку, а участие в обороне Мортена вознесло его на небывалую высоту. Примитивный ум Дэна никак не мог определиться – ненавидеть ему этого человека или равняться на него. Жанна не спускала с Матиаса глаз, Рене обожала его, как живого бога. Американец взглянул на соперника: тот курил, пребывая мыслями в недоступном для окружающих месте. Дэн решил, что будет его ненавидеть.

Раненый раскашлялся, ему стало трудно дышать, на побагровевшем лице выступила испарина. Матиас сделал знак Дэну, чтобы тот приподнял беднягу. Они устроили его поудобнее и продолжили беседу.

– У меня кузены в Оттаве. А сам я из Огайо. У родителей там ферма, – простодушно улыбаясь, сказал Дэн.

Матиас ответил непроницаемым взглядом. Вот ведь досада, парень решил поведать ему о своем жалком детстве среди кукурузных полей и тощих кур! Очередной вариант «Гроздьев гнева»[38]. Дэн являл собой воплощение самодовольной, преуспевающей Америки. Такие, как он, ни за что не сядут рядом с «черномазым» в автобусе. Они одобряют истребление индейцев – ну а как же, мы ведь получили по клочку земли! – и почитают себя вооруженной рукой справедливости и свободы, воплощением добра. Отвратительный тип! Дэн между тем завершил сагу о своих юных годах с грубым отцом-алкоголиком, «лупившим мать сковородкой», и начал жаловаться на обитателей фермы Паке. «Неблагодарная деревенщина! Нас отправили в эту дыру спасать их задницы от фрицев, а они нос задирают!» Матиас молча кивал – ну да, ну да… – и Дэн вроде бы собрался оставить его наконец в покое, но передумал: – Вы молодцы, увезли Грааль в Монреаль!

Грааль… О чем говорит этот тупица? Матиаса кинуло в жар, ладони стали влажными. Мозг заработал на повышенных оборотах. Грааль, Монреаль. Ну же, соображай! Внешне он сохранял полную невозмутимость – его этому учили, – но внутри у него все дрожало. Грааль, кубок… спорт. Вот оно! Придурок говорит о кубке Стэнли, который монреальцы выиграли в апреле! Поздно, Дэн ответил сам:

– Кубок Стэнли, только не говори, что ты не…

– Ну конечно, хоккей, – небрежно бросил Матиас, как будто это была самая скучная тема на свете.