В омут с головой - Калеб Азума Нельсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты вообще меня слушаешь? Пойдешь на спектакль сегодня вечером? – спрашивает Джастин.
– Я с другом встречаюсь, – отвечаешь ты.
– С другом, значит?
– Да, с другом, – настаиваешь ты. Интересно, кого ты пытаешься обмануть – Джастина или себя?
– Давай зайдем куда-нибудь выпьем, а потом поедешь. Во сколько ты с ней встречаешься?
– Откуда ты знаешь, что это девушка?
– Чувак, я не вчера родился.
– В смысле?
– Ты выглядишь, будто тебя автобус переехал, а ты просто поднялся, отряхнулся, и все повторилось. Ты выглядишь, будто мечтаешь о том, когда же тебя снова собьет автобус.
– Весьма странная аналогия.
– Я что, неправ?
Он прав. Ты снова погружаешься в воспоминания о том, чего еще не произошло. Хочешь довольно вздохнуть, утолив голод. Хочешь, чтобы ваши тела сказали то, что невозможно выразить иначе.
Позже тем вечером она спрашивает, выпьешь ли ты с ней где-нибудь на Ливерпуль-стрит. Не думая, ты тут же прощаешься с друзьями. Джастин смотрит все просекшим взглядом и ничего не говорит.
– Но ты ведь только что билет на спектакль купил, – вмешивается другой твой друг.
– Я могу его забрать, – предлагает его спутница, присоединившаяся к вам пять минут назад.
– Супер. Проблема решена.
Ты оставляешь друзей, ускоряя шаг, идешь через Сохо к Пикадилли-серкус. По синей ветке до Оксфорд-серкус, затем на красную до Ливерпуль-стрит. Чертишь к ней линию. Нет, линия всегда была, есть и будет, а ты стараешься усилить, укрепить ее.
Телефон пиликает, стоит тебе выйти из метро на улицу.
Ты где?
Уже иду.
– Я напилась, – говорит она, когда ты садишься рядом с ней в ресторане. Ее глаза сверкают серебром, отражая все, как зеркало. Она берет твою руку в свою и кладет к тебе на бедра. Так она чертит линию к тебе; делает это с тех пор, как началась эта лихорадочная фантазия. Или нет, намного раньше. Ты начертил линию к ней в тот момент, когда попросил вас познакомить. Она начертила линию, когда предложила взять такси до ее дома. Линия всегда была, есть и будет, но вы оба пытаетесь усилить, укрепить ее.
В баре «счастливый час», она знакомит тебя со своими друзьями, Рэей и Люком. Стол заставлен самыми разными коктейлями, бокалы звенят и стучат друг о друга, отовсюду доносится смех. Вы сидите, прижавшись друг к другу, ее голова на твоем плече. Люк указывает на вас и спрашивает:
– Так, значит, вы двое того, да?
– Что, прости?
– Ну, вы… – Он придурковато подмигивает.
Если бы он только знал. Этот грубоватый белый парень, который большую часть вечера самодовольно разъяснял всем важность своей персоны – он, между прочим, врач, – и должен был стать твоим очевидцем? Должен ли ты был наклониться к нему и разъяснить, что вы «того» не в том смысле, а в другом, и этого вы оба еще не можете осознать? Рассказать, что семечко, брошенное тобой глубоко в землю, проросло в неправильное время и что цветение стало неожиданностью для вас обоих?
– Да ладно, видно же, – говорит он.
– Что видно? – спрашивает она.
– Вы трахаетесь.
– Что? Нет!
– Да, еще как.
– Это неправда.
– Здесь же все свои. – Он обводит руками стол. – Вы оба молодые, привлекательные. Не вижу причин что-то скрывать.
Может быть, он и не очевидец, но уж точно заставил вас взглянуть правде в глаза.
– Мы не спим друг с другом.
– Хм, – говорит Люк, отпивая из бокала. – Ну, вы были бы неплохой парой. – Он улыбается сам себе. Она ослабляет хватку на твоем запястье. Только сейчас ты осознал, что вы вдвоем сражались против этого человека.
– Стоп, а как вы познакомились? – спрашивает Люк.
– Через подругу.
– А, твою девушку? – Вопрос Рэи все только усугубляет.
– Вас познакомила твоя девушка? – Люк уже почти залез на вашу половину стола.
– Мы больше не встречаемся.
– Вот те на, – говорит он с нескрываемым удовольствием.
Вы идете в свежем вечернем воздухе, держитесь за руки, она притягивает тебя ближе к себе. Пару секунд приходит в себя, глаза сверкают серебром, как зеркало, в котором твое искаженное отражение. Вечер вторника, вы стоите посреди рынка Спитал-филдс. Она вернулась вечером в субботу, и ты, не думая, прочертил линию к ней. Не думая, стал приходить к ней каждый день. Не думая, приложил к ее щеке ладонь, и она прижалась к ней с мимолетным наслаждением на лице. Она берет твои руки в свои.
– Пообещай, что ничего не изменится, – говорит она.
– Я не могу этого обещать.
– Ты должен. Я слишком сильно люблю тебя, чтобы позволить чему-то поменяться. Ты мне как лучший друг, – она сглатывает, – и даже больше.
– Хорошо, ладно, – отвечаешь ты, пытаясь прийти в себя. – Обещаю.
В каких условиях невыносимое становится вдруг вполне переносимым? Недосказанное в итоге открывается – меняется, обретая неожиданные формы, провозглашает свое существование в прикосновениях и вздохах, в быстрых и долгих взглядах.
В ее комнате темно, жалюзи опущены, шторы задернуты. На комоде бутылка воды – средство от похмелья. Не особо действенное средство, но лучше, чем ничего. Как бы то ни было, она говорит, что хочет переодеться в пижаму, и ты отворачиваешься, потому что прямо сейчас ты сильнее всего жаждешь утонуть в тепле ее плоти. Она хлопает тебя по плечу, берет за талию и разворачивает к себе. Встает на твои ноги и кладет голову к тебе на грудь, слушая сердце, отбивающее ритм барабанов.
– Медленно. Очень медленно бьется. Наверное, ему очень спокойно.
Она забирается в кровать и оставляет половину постели открытой, словно дверь. Точно как вчера и в тот, другой раз она наблюдает за тобой и ждет, пока ты откажешься от всех условностей. В темноте полуночи ты устраиваешься рядом с ней, но она мотает головой:
– Сначала свет.
Прежде чем ты выключаешь лампу, вы, ничего не говоря, встречаетесь глазами. В этой встрече взглядами не нужны слова. Это честная встреча.
– Спокойной ночи, – говорит она.
– Спокойной ночи. – И на мгновение ты выныриваешь из этой лихорадочной фантазии, только