Бабье царство. Русский парадокс - Эдвард Радзинский

Спальня, будуар, столовая и, наконец, библиотека… Конечно же, в библиотеке должна была состояться первая встреча Просветителей. Здесь поджидала великого гостя великая Императрица. Она хотела, чтобы он оценил выбор сочинений. Но он с печалью смотрел на шкафы с книгами. Он знал: когда он будет лежать в могиле, именно здесь будут стоять его любимые книги. Она оценила его взгляд и, стараясь быть веселой, пригласила его в особые комнаты.

Опять Дидро вели через бесконечные залы. Он уже с трудом шел через все это великолепие, когда (наконец-то!) пришли в павильон… Дидро увидел двусветный зал, украшенный мраморными статуями и множеством хрусталя. Люстры и жирандоли сверкали в дневном свете… Из окна – видна Нева. С той стороны реки напротив дворца возвышалась крепость, построенная великим Петром. Силуэт крепости с острым шпилем, взметнувшимся из-за крепостных стен, был очень красив. Если не знать, что крепость была русской Бастилией, где умертвили сына Петра Первого, и что Собор в крепости – семейный некрополь Романовых…

Дидро смог оценить азиатский вкус – постоянно видеть в окнах дворца тюрьму и семейное кладбище.

Зато с противоположной стороны павильона через окно размером во всю стену виднелось рукотворное чудо – Висячий сад. В саду рядами росли деревья, подстриженные в форме пирамид. Миртовые и лавровые деревья на зиму убирались в оранжерею. Но по случаю приезда дорогого гостя заняли свои места – благо день был теплый.

Они вышли в сад… Малиновки, канарейки и чижики порхали, золотые рыбки носились в маленьком бассейне. И мраморные тела античных скульптур глядели сквозь деревья… Француз изнемогал от усталости и впечатлений, когда (наконец, наконец!) они вошли в обширное помещение, примыкавшее к павильону. Здесь Дидро с восторгом увидел стол и, главное, кресло! Оказалось (какое счастье!) – они пришли в столовую.

Стол был сервирован, но Дидро с удивлением отметил отсутствие слуг. Екатерина пригласила его сесть и сама передала ему толстое меню, похожее на сочинение мудреца. Попросила отметить блюда. После чего чудеса продолжились: центр стола дрогнул… и пополз вниз вместе с меню.

Описание этого чудесного стола оставил очевидец: «Столовая устроена так, что слуги находятся этажом ниже. Стол опускается на этот этаж, и гости наверху видели перед собой только пустую раму. Чтобы не слишком долго любоваться этой рамой, действуют два стола. В то время как едят на одном, слуги внизу накрывают второй, который должен сменить первый. Это чудо тогдашней техники построили немецкие мастера Иоганн Цунфорт и Христофор Фрейтаг. Всё приводится в движение с помощью колеса. Поскольку здесь не присутствуют слуги и можно кушать «в одиночестве и по собственному разумению», эта столовая воистину – «уединенное место», «приют отшельника», или, в переводе на французский, – «эрмитаж!». Это французское слово с латинским корнем соединяло два любимых языка Просветителя. Именно так назвала Екатерина свою необыкновенную столовую. Название Эрмитах вскоре перейдет на все здание, пристроенное к Зимнему дворцу.

После обеда истязание продолжалось, и неутомимая Като, как звал ее Вольтер, повела Дидро в галереи, идущие вдоль висячего сада. Все стены галерей снизу доверху были украшены картинами. Удивительно, но музыка и поэзия были трудны для Екатерины. Коронованный литератор, так легко писавшая прозу, не могла срифмовать и двух строчек и не умела отличить Моцарта от Глюка. Музыка казалась ей просто шумом. Однако с живописью она не ошибалась, и картины для ее коллекции подбирали знатоки. Здесь был и труд Дидро – бесценная коллекция баронов Кроза… Картин становилось все больше, и ей придется пристроить еще одно здание – Большого Эрмитажа, присоединив его к нынешнему Малому…

Осматривая картины и беседуя, они дошли до Южного павильона. Здесь находились апартаменты фаворита. Но она не собиралась знакомить с ним Дидро. Васильчиков, как она сама потом напишет, оказался «скушен и душен…». И сейчас пришла пора избавиться от этой сомнительной радости. 50 тысяч рублей и деревни с крепостными уже приготовила она в виде утешения «скучному и душному».

Скоро, очень скоро должен был приехать другой…

Екатерина упивалась Дидро. Наконец-то получила достойного собеседника. Она беседовала «с самим Дидро» каждый день… Он услышал о множестве прекраснейших намерений Просветительницы. Но приехавший философ старался понять, как такое благородство и возвышенная душа уживаются с Самодержавием и рабством. Он говорил ей: «Пусть отдельный самодержец будет самым добрым пастырем. Но, будучи самодержцем, он низводит подданных до положения покорного скота. Самодержавие отнимает у народа исконное право свободного человека – обсуждать и возражать даже тому, что есть его благо».

«Клеопатра с душой Брута» пылко возражала, что ее держава расположена на краю Европы, в окружении варварских народов, здесь сама география диктует абсолютизм. Только сумасшедшие могут выступать против Самодержавия в ее бескрайней Империи. Такому безумцу она бы ответила: «Знайте же, что если ваше правительство преобразится в республику, оно утратит свою силу… не угодно ли с вашими правилами быть жертвою какой-нибудь орды татар, и под их игом надеетесь ли жить в довольстве и приятности?»

Вспомнила она и историю – судьбу Долгоруких, зверски казненных членов Верховного тайного совета. Вспомнила без сожаления. «Безрассудное намерение Долгоруких при восшествии на престол императрицы Анны неминуемо повлекло бы за собою ослабление – следственно и распадение государства; но к счастию намерение это было разрушено здравым смыслом большинства».

Объяснила она Дидро и невозможность отмены крепостного права: «Богатство и счастье крепостных людей составляют единственный источник нашего собственного благосостояния и материальной прибыли; при такой аксиоме надо быть дураком, чтобы истощать родник личного нашего интереса. Помещики образуют переходную власть между престолом и крепостным сословием, и потому для нас выгодно защищать последнее от хищного произвола провинциальных начальников». «Если бы государь, разбив цепи, приковывающие крепостных к их помещикам, в то же время ослабил кандалы, наложенные его деспотической волей на дворянское сословие, я первая бы подписала этот договор своей собственной кровью. Но вы извините меня, если я замечу, что вы смешиваете действие с причиной: образование ведет за собой свободу, а не свобода творит образование. Когда низшие классы моих соотечественников будут просвещены, тогда они сами захотят быть свободными, потому что поймут, как надо пользоваться свободой без вреда для других и плодами ее, столь необходимыми каждому цивилизованному обществу».

«Впрочем, – успокоила она философа, – крепостное право отменится само!»

«Можно издать указ: если кто-нибудь будет продавать землю, все крепостные становятся свободными с минуты покупки земли новым владельцем. Нетрудно представить, что в течение ближайшей сотни лет большая часть земель поменяет хозяев – и вот уже народ свободен… И без всяких потрясений!»

Она отлично знала, что такой указ не понравится дворянству и потому издан быть не может, но… Но для бесед с Дидро сгодится. Она попросила Дидро не называть рабами крепостных крестьян и объяснила, что они у нас «свободны душой».