Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова

холодного ветра, задрав подол. Ученик, мывший стекла, сдавленно хрюкнул, за что тут же получил затрещину от Сокола, что правил скрипящую в петлях дверь. Олга одернула рубаху и увидела на полу кленовый лист, побитый алыми подпалинами. Она бросила тряпку и вышла на крыльцо, утирая взмокший лоб. Бисеринки пота, тронутые морозным дыханием ветра, холодили лицо. Она долго смотрела на густую темно-зеленую шевелюру дубравы, окружавшую поселок, на грязные обрывки туч, бегущих по серому неприглядному небосклону, на колодец, у которого крутился мальчишка, назначенный на сегодня кашеваром. Змея уже успела позабыть, как быстро может лететь время, если ты погряз в бессмысленной борьбе. Два с половиной месяца потребовалось на то, чтобы смирить ее гордый, жаждущий свободы дух, чтобы завоевать доверие этих литых из стали и камня, суровых воинов. Соглашение было достигнуто, и теперь она жила среди нелюдей, почти перестав ощущать себя в окружении живых мертвецов. Олга так и не поняла, чего ожидал от нее намма, но Сокол, что неотступно следовал за нею, неся с холодной отстраненностью ярмо тюремщика, дал клятву, что никто не посмеет поднять на нее меч. Ему она почему-то верила.

— Что-то случилось? — Пернатый подошел и встал рядом, вынув изо рта гвозди и бросив их в короб с инструментом.

— Это очень странное место — проклятый остров, — произнесла Змея, задумчиво теребя завязки на рукавах.

— Мы предпочитаем называть его Княжьим, — чуть помедлив, заметил Сокол.

— Это уязвляет вашу гордость? — с недоброй улыбкой спросила она. Он, как обычно, остался спокоен:

— Скорее, вызывает нежелательную реакцию у людей. А чем же он странен, наш остров?

— Здесь все… иначе, против природы. Ручаюсь, в Надаре, что по ту сторону пролива, уже все деревья стоят голые, обдерганные ветром и ледяным дождем. А эти дубы, — она указала на рощу, — похоже, и зимою не лысеют, словно сосны или елки какие. Тут хоть снег бывает?

— Конечно, — Сокол улыбнулся, — иногда за ночь наметет, что и в нужник не выйдешь, но быстро сходит. Земля горячая. А дубы глубоко корни пустили, им не холодно, их нутро острова греет.

Они некоторое время помолчали.

— Барсук и Цапля идут, — неожиданно брякнула она. — Опять этот старый прохвост притащит мне цацок дурацких. Благо, было бы куда надеть. Я ему что, в жемчуге должна кашу варить да полы драить?

— Не перечь Мастеру, — мягко проговорил йок, — пусть тешится. Не привык он видеть в своем доме женщину, вот и чудит.

— Много, я погляжу, у вас здесь чудаков, — пробормотала она.

— А вот о том, что видишь, лучше помалкивай, — сдвинув брови, процедил Сокол, выразительно косясь на щенка, что самозабвенно полоскал тряпку в ведре.

— Знаю я…

* * *

— Кодекс? — Сокол удивленно приподнял брови. — А что, Учитель не рассказывал тебе о его содержании?

Она отрицательно покачала головой.

— Что ж, этого следовало ожидать, — йок задумчиво провел ладонью по короткой бородке. — Ладно, так и быть. Грамотная?

Он вышел в темноту ненастья, впустив в избу влажный порыв холодного ветра, но вскоре вернулся, бережно пряча под курткой кожаную тубу. Внутри обнаружился свиток пергамента, изъеденный по краю огнем. Олга села ближе к свече и принялась изучать документ. Пунктов было на удивление мало, и более всего это походило на свод указаний того, чего делать запрещено. Ее весьма позабавила одна деталь, отследив которую, она тут же обратилась к своему надзирателю.

— Кто составлял эту бумагу?

Сокол пожал плечами:

— Этим занимаются оракулы.

— А кто создал первоисточник?

— Откуда ж мне знать. Говорят, первый оракул и создал.

— Оракулы, насколько мне известно, живут вечно, сменяя тела. Так что этот, скажем так, наивный виршеплет, бродит где-то и сейчас.

— Не стоит недооценивать ум оракулов. А что тебя смутило?

— Не смутило, развеселило. Этот закон, разве ты сам не додумался, писан для некого сверхйока, без учета погрешностей и индивидуальности в ваших характерах. Того, кому по силам строго выполнять все предписания, просто не может существовать, понимаешь? Почему назвала его наивным? Да потому что он писал это, полагая, что человеческую личность легко изжить. Но это невозможно. Либо этот оракул был глуп и совершенно не разбирался в природе людей, либо он думал каким-то другим, нечеловеческим умом. Только вот откуда ему было взяться, такому уму. Кто они вообще такие? И откуда?

Сокол помолчал, раздумывая над ответом.

— Насчет Кодекса. Я тоже думал об этом, но не как о противоречии, а как об идеале, к которому обязан стремиться каждый сын смерти. Истинный дух должен быть столь же бесстрастен и холоден, как его оружие. Ничто не должно застить ему глаза, он руководствуется лишь Кодексом и законом страны, на территории которой работает.

— Но законы не идеальны, их пишут те же люди…

— Это не важно, мы подчиняемся установленному порядку, чистим систему от тех, кто мешает ей нормально работать или несет угрозу. А чтобы определить степень виновности, мы должны уметь чувствовать ложь столь же хорошо, как держать меч. Взамен мы получаем золото для жизни тела и процветания клана, и энергию для жизни духа.

— Знаю я это. Смерть, страх — вот чем питается твой зверь. Но ты уверен, что это ему необходимо? Что именно это его пища?

— Поясни.

— Я видела, — она понизила голос, — видела собственными глазами, можешь проверить меня своим хваленым чутьем на ложь, как печать сосет из тела йока жизнь. Тебе не кажется это странным? Может быть, оракулы лишь для этого и затворяют духа, чтобы пить из него и через него.

Сокол недоверчиво покосился на собеседницу.

— Я не знаю, что тебе ответить. Все, что существует, все эти отношения… понимаешь, им очень много лет. Но уже с самого начала это было тайной: откуда они, кто такие, зачем здесь. Я ничего не могу сказать им в защиту, но и для обвинения мало доказательств. Это сродни вопросу о смысле существования. Трудно разобраться. А Кодекс… Кодекс позволяет нам существовать в таком … качестве. Ты же сама понимаешь, что для каждого из нас такая жизнь — второй шанс. Первый мы разбазарили.

— И тебе это нравится… такая жизнь?

— Это глупый вопрос. Жизнь не может нравиться или не нравиться. Она просто есть.

— А ты философ, — Олга усмехнулась, но без злобы, по-доброму.

— Кто, прости? — он настороженно поглядел на нее, видимо, не поняв значения слова.

— Не важно, — она задумалась, но потом поспешно добавила, — это не обидное слово, не хмурься. Значит, ты признаешь, что Кодекс не имеет… как бы это… реального носителя, что ли?

— Ты имеешь в виду, что нет таких, как требует закон? Они есть, но