Селянин - Altupi

поверила, и что я получила? Егор, ты хочешь, чтобы однажды он тебе нож в спину воткнул? Или Андрюшке? Или с мамой твоей что сотворил? Он же не гей, Егор, он не гей, как ты, он только притворяется! Ему тело твоё нужно! Не знаю, зачем. Может, они поспорили на тебя, ублюдки эти? Может, на слабо друг друга взяли? С геем переспать, влюбить в себя? Сейчас же много таких игр и практик у быдло-молодёжи!

Лариса замолчала. Кирилл так и представил, как она распахнула халат, показывая сиськи, и уставилась на Егора своими блядскими глазами. Он еле сдерживался. А Егор, как всегда, медлил с ответом. Блять, он ей поверит. Поверит!.. Любой бы поверил разыгранному спектаклю!

— Ларис… — тихо проговорил Рахманов. Он стоял у самой двери, но, чтобы разобрать его слова, действительно требовалось приложить к ней ухо. Кирилл напряг слух, чтобы не пропустить ни одной фразы и по ним понять, как вести себя дальше.

— Ларис, — повторил после паузы Егор, — мы с Кириллом вместе.

Произнесено было холодным ровным тоном, и сразу дверь подалась наружу. Кирилл, не успевший понять, что значило сказанное, и что продолжения не будет, и вообще, что разговор уложится в столь лаконичные рамки, не подумал отойти и получил дверью по уху. Ушная раковина загорелась огнём, боль отдалась в голову. Он запоздало сделал шаг назад, прижал ладонью пылающее ухо, совершенно растерянный в плане того, что же произошло на кухне. Егор просто сказал, что они вместе? Вместе? Пара? На все причитания и обвинения в попытке изнасилования всего одно предложение? И всё?

Сноп света расширился, Егор — тёмная, худощавая фигура на ярком фоне — посмотрел на неожиданное препятствие, на зажимающую ухо руку и, ничего не сказав, прошёл по сумрачной прихожей с пляшущими тенями ко входной двери. Там задержался, чтобы обуть шлёпки, и лишь слегка обернулся на Кирилла — то ли прощальный взгляд, то ли призыв пошевеливаться.

Кириллу будто дали пинка под зад, зависший компьютер заработал, и он, оглянувшись на кухню, сломя голову бросился за Егором. Чуть не запутался в шлёпанцах и не скатился со ступенек кубарем. Перед глазами стояли богато накрытый стол и устроенный банкиршей погром.

На улице стемнело. Темнота пока была синей, в цвет высокого неба, в котором блестели белые звёзды и тоненький серп луны. Квакали лягушки, стрекотали сверчки. Фонарь во дворе не горел, в деревне их и в помине не было. Рахманов шагал к калитке, его можно было различить по серой футболке, остальное сливалось с ночью.

— Егор! Егор! — Кирилл побежал за ним, оставив дверь в дом открытой. Резиновые подошвы звонко шлёпали по голым пяткам. Топот по бетонной плитке отдавался эхом в тишине. Егор не остановился, не обернулся, с лязгом открыл щеколду и вышел за калитку. Кирилл проделал тот же манёвр и выбежал за ним, срезая расстояние по мягкому, влажному газону.

Егор двигался по дороге, ориентируясь, как на маяк, на окна своего дома, сверкавшие светлыми пятнами сквозь листву деревьев. По-прежнему вёл себя, будто он находился на улице один, и никто его не звал и не дышал в спину. Кирилл не стал его обгонять, пристроился сзади и топал след в след. Над головой низко пролетела какая-то чёрная птица… Летучая мышь! Прошуршала перепончатыми крыльями. Кирилл испугался. Втянул голову в плечи, озираясь, нет ли где ещё этих упырей, не возвращается ли тот? К счастью, они уже пришли — миновали машину, стог. В доме горели все пять окон, выходившие на улицу и во двор, два из них со стороны веранды были зашторены.

Егор скрылся во дворе. Кирилл направился по пятам за ним. Молчанка его угнетала.

— Егор, — позвал он опять, когда они оказались рядом, — так и будешь меня избегать?

— Мне надо ещё кое-что доделать перед сном, — устало ответил Егор. Уклонился от ответа, если уж вправду. И не смотрел на него, отводил взгляд к накрытому брезентом мотоциклу.

— Да брось ты свои дела! Тут важнее! — закричал, взмахнув руками, Калякин и осёкся, с содроганием вспомнив, что у них разное понимание важности и первостепенности, но слово не воробей, уже не поймаешь. Егор, однако, даже не пошевелился, только это не значило, что он не принял неосторожный оклик к сведению.

— Егор, прости, — проговорил Кирилл самым раскаивающимся тоном, — Я тебе помогу доделать. — Он обогнул своего работящего селянина, дождался, когда тот поднимет глаза. — Ты же веришь мне, Егор? Я не собирался насиловать Лариску. Ты же не поверил ей? Она всё разыграла. Специально! Специально, чтобы меня подставить!

Егор молчал. Его глаза были красноречивы. В них плескалась усталость.

— Егор, она всё соврала. Давай расскажу, как было? Я сено подбирал, а тут она припёрлась, мы начали ругаться, а она…

— Не надо, это несущественно, — прервал Рахманов и пошёл к сараю, закрыл его на деревянную самодельную вертушку. Потом заглянул в летний душ, включил там свет. От его яркости пришлось прищуриться. Навстречу из будки выскочила собачонка и завертелась вокруг хозяйских ног, Егор её приласкал. Кирилл не врубался, что происходит, ушибленное ухо горело.

— А что существенно? — спросил он с двухминутным опозданием. — Ты сказал Лариске, что мы вместе.

— Она должна это уяснить. — Егор выпрямился, глядя сквозь тьму на него. Собака вилась у его ног, ластилась, гремела цепью.

— Должна уяснить? Значит, мы всё-таки вместе? Значит, ты не поверил её спектаклю?

— Мы вместе, Кирилл. Но если ты хочешь пить, гулять, лучше уезжай. Пойми, это не мои капризы. Ты пришёл в наш дом, а у нас своя атмосфера.

Калякин снова окунулся в чан с собственным дерьмом. Так вот откуда холодность Егора. Рыданиям и голым сиськам банкирши он не поверил, зато поверил бутылке коньяка и отлучке из дома без предупреждения. Не надо было вообще связываться, пусть бы эта блядь шла лесом. Одна проблема разрешилась, и слава тебе Господи Всемогущий: она ведь была покрупнее. А за другую придётся оправдываться. «Скоро тебе надоест унижаться», — интонациями матери проснулся внутренний голос. «Заткнись, сука!» — взбесился Кирилл. Он подобрался поближе к Егору, чтобы хорошо видеть его лицо, читать его.

— Я мало выпил. Мне эти сто граммов как слону дробина… Прости меня. Я не хотел пить, отказывался, но она тост за тебя сказала, чтобы у тебя всё хорошо было, — оправдания звучали жалко, будто обвинения всех и вся, но они были правдой, и как сказать по-другому, Кирилл не знал. — Я даже пьяным не был. А когда она заорала внезапно, я вообще протрезвел! Она на чай позвала. Позвала бы сразу на коньяк, я бы не