Селянин - Altupi

этот раз её коленка притёрлась к его колену, а свободная рука скользнула по бедру под шорты. — Давай продолжим в спальне?

— Ты с ума сошла? — Кирилл оттолкнул банкиршу с силой и вскочил. Она покачнулась на стуле, устояла, встала во весь рост, продолжая придерживать халат на груди и… внезапно начала верещать:

— Уйди от меня! Уйди! Не трогай! Нет! Нет! Не трогай! Больно! Что ты делаешь? Нет! Не надо! Больно! Не хочу! Отойди, урод!

Кирилл стоял, опешив, вообще ничего не соображая. Лариса верещала, как заправская актриса. Била себя по щекам, по губам, раздавались звонкие шлепки. Если бы он не был с ней, а проходил под окнами, он бы подумал, что здесь кого-то убивают или насилуют.

— Ты что, ебанулась? — закричал он, силясь переорать её. — Замолчи, дура! — Кирилл кинулся к ней, но она отскочила и продолжала визжать, разрывая барабанные перепонки, топала ногами и уже швыряла стулья, предметы с полок.

— Не трогай! Нет! Я не хочу с тобой!

В конце концов, Кирилл смог схватить беснующуюся бабу за плечи — ему показалось, что она позволила себя схватить. Тут сквозь крики он услышал, как открывается дверь на кухню. Он стоял к ней задом, но мог безошибочно сказать, кто находится за спиной — Егор Рахманов.

Кирилл по инерции ещё тащил Ларису вперёд, желая долбануть об стенку, чтобы она наконец заткнулась. Он уже видел разорванный на груди халат с недостающими пуговицами, который банкирша больше не прикрывала, голые сиськи с торчащими сосками. В одно мгновение он всё понял: влюблённая пердунья напоила его, вызвала Егора и разыграла попытку изнасилования. Ёбаный в рот, Кирюша, в какую жопу ты попал?!

Будни и работа

Кирилл сейчас же разжал руки, убрал пальцы, повернулся. Банкирша — уже за спиной — продолжала вопить и причитать, но уже с учётом нового зрителя:

— Нет! Егор! Он на меня напал! Напал! Боже! Он собирался меня изнасиловать!

Егор остался в дверях. Увидел, что происходит, и дальше не пошёл. Не кинулся защищать. Стоял и обозревал разбросанные стулья, сувениры, бутылку, стаканы, закуску в тарелках, разорванный халатик, Ларису и его. Взгляд был потухший, безучастный. Как у человека, который заебался за весь день, а его оторвали от дел и пригласили, чтобы погрузить в очередное дерьмо, в которое он не желал быть погружённым.

— Егор, она врёт! — закричал в свою очередь Калякин и сделал несколько шагов к нему. Как же ему сейчас было необходимо, чтобы Егор ему поверил!

— Он бросился на меня! — прохрипела сзади Лариса. Блять, она плакала! Во даёт! Ей бы в театре играть! Но на сарказм у Кирилла не было времени: Егор мог повестись на её крокодильи рыдания.

— Не бросался я на тебя! Кончай врать, дура! — он резко повернулся к банкирше. Та снова прикрыла рукой грудь, только теперь не так тщательно скрывая оторванные пуговицы, а просто стянула два края вместе на сиськах и держала. По щекам текли мокрые ручьи с чёрными дорожками туши. Лицо ещё краснело от пощёчин.

Банкирша посмотрела на него и вдруг осела на пол. Скрестила ноги, отчего подол задрался к промежности, показывая чёрные трусики, сгорбилась, закрыла лицо ладонями и запричитала с подвываниями:

— Господи, я так перепугалась… Так перепугалась… Егор, спасибо, что ты пришёл… Я думала, мне конец здесь будет. Он напал на меня. Сначала приставал, поэтому я тебе и позвонила, потом напал… Ударил меня… Бил по голове… Егор, хорошо, что ты…

Кирилл застыл от возмущения, способный только смотреть на эту актрису. Возмущение росло в нём, ширилось и наконец прорвалось. К сожалению, к этому моменту Лариса облила его огромным ушатом помойной клеветы, и Егор всё это слышал.

— Она врёт! — опять завопил он, метнувшись к Рахманову. — Она притворяется! Егор, всё было не так!

— Так! — вскричала с пола Лариса. — Он напросился ко мне! Под предлогом помириться! Захотел коньяку и еды! Говорил ещё, что голодным с тобой ходит! Я ему поднесла! Он напился и приставать стал!

— Неправда! — Кирилл еле удержался, чтобы не подбежать к ней и не стукнуть со всего маху ногой по дурной башке, чтобы отвалилась. — Всё не так было! Егор, это она меня зазвала к себе, чтобы помириться! Я на чай пошёл, а она коньяк!..

— Заткнись, уголовник! Сейчас полицию вызову, сядешь! — Лариса прекратила стенать, поднялась, держась за стол, с пола, края халата при этом распахнулись, являя сиськи. — Покажут тебе, где твоё место, гнида! Егор, смотри, кого ты пригрел! Он меня чуть не изнасиловал. — И она опять зарыдала, прикрыв лицо разорванным краем халата.

— Да не собирался её насиловать! — с психом сказал Кирилл и повернулся к Егору, как к судье. Егор так и стоял в одной позе, опустив руки. Казалось, нельзя было найти и пяти отличий с прошлого взгляда на него. Взирал и слушал. Не с безразличием, конечно, но с… беспристрастностью. Его уставший, вымотанный вид… Кириллу стало стыдно за всё, что Егору сейчас пришлось наблюдать.

Егор вяло посмотрел на него, потом на накрытый яствами стол, на бутылку и снова на него.

— Кирилл, выйди, пожалуйста. Подожди меня на улице.

Лариса всхлипывала за спиной. Она могла столько наплести наедине, не отмоешься вовеки! Но Калякин решил не усугублять ситуацию и подчинился. Проходя мимо Егора, он попытался дотронуться до его руки, переплести пальцы. Это отчасти получилось — некрепко и без пожатия, простое касание, обмен теплом.

На улицу Калякин не пошёл — ещё чего! За ним закрыли дверь, и он, постояв немного в темноте душной прихожей, по стенам которой из больших окон ползли тени, припал к ней ухом, намереваясь подслушать. Слышно, наверно, было бы, и если бы он просто стоял рядом, но силы изменили ему, нужна была точка опоры, и ею стала дверь.

Говорила только Лариса. Быстро, с жалостливыми нотками, сквозь которые прорывалась злоба.

— Видишь, какой он? Убедился? Егор, он хотел меня изнасиловать! Ты ему не нужен! Ему нужно только твоё тело! Этот Кирилл урод, каких поискать! Посмотри, что он со мной сделал! Это ещё ты вовремя пришёл, спасибо тебе, Егорушка! Что бы я без тебя делала?

Кирилл сжимал кулаки. Сейчас бы войти и затолкать эти слова ей в пизду, которую она бережёт, прошмандовка херова! Старая курва! Но войти и стукнуть банкиршу было нельзя. Он только слушал.

— Хорошим таким прикинулся! «Давай мириться ради Егора»! Пил, ел… Я ему