Пилсудский - Геннадий Матвеев

Своеобразие процесса становления режима заключалось в том, что Пилсудский, отказавшись от роспуска парламента, чего настойчиво добивались поддерживавшие его левые партии, сумел опереться на достаточно внушительное большинство депутатов. Одни из них объясняли свое голосование за предложения Пилсудского убеждением в их необходимости и полезности для страны. Другие руководствовались слепой верой в гений маршала. Третьи – хотя это и скрывалось – опасением потерять выгоды, связанные с участием в представительных органах власти. Против были, хотя и по разным соображениям, парламентарии от национальных демократов, коммунистов и славянских национальных меньшинств. Объективно лишь они сумели в какой-то степени сохранить лицо – свое и польского парламентаризма, но не более того. Если бы точно так же поступили другие депутаты, политическое развитие Польши пошло бы иначе. Невозможно точно утверждать как, но режиму, несомненно, пришлось бы опираться лишь на одну ногу – армию, а здесь в первое время после переворота позиции Пилсудского доминирующими не были.

Особое место Пилсудского на Олимпе власти подчеркнул переезд в июне 1926 года с квартиры Желиговского в Бельведер, до переворота служивший столичной резиденцией главы государства. Президенту был предоставлен варшавский Королевский замок. Пилсудский еще в 1918 году отказался от предложения устроить в нем свою резиденцию под предлогом, что замок в этом качестве подходит только монарху. Несомненно, Королевский замок был более представительным зданием, пригодным для светских мероприятий, которые со временем очень полюбил Мосьцицкий. Бельведер был уютнее, лучше подходил для жизни семьи с маленькими детьми. Александра Пилсудская вспоминала, что существовало множество легенд о Бельведере и его прошлых обитателях, духи которых якобы бродили по ночам по его коридорам. На втором этаже в центральной части дворца располагалось несколько комнат, предназначенных лично для маршала, в том числе спальня и кабинет. По мере развития болезни Пилсудский все реже ими пользовался, потому что ему трудно было подниматься туда по лестнице. После смерти маршала в этих комнатах был устроен его музей.

С правой стороны к центральному вестибюлю примыкала адъютантская. Затем шла анфилада гостиных с окнами на парк, которую замыкала так называемая угловая комната, особенно любимая маршалом. В ней он и умер. Правое крыло начиналось с «зеленой комнаты» (ее еще называли комнатой княгини Лович – морганатической супруги великого князя Константина Павловича), а за ней – анфилада из шести комнат, занимаемых Александрой и девочками. В это крыло был отдельный вход со двора. Мебель во дворце в основном была выполнена в стиле бидермейер.

Дворец был удобен еще и потому, что недалеко располагался Генеральный инспекторат вооруженных сил (ГИВС). Он занимал построенный в начале XX века комплекс зданий Варшавского юнкерского училища, в которых в первые годы независимости находилось пехотное училище. Начиная с рубежа 1927 – 1928 годов Пилсудский перенес сюда из военного министерства свое основное рабочее место и даже иногда оставался ночевать. Со временем он будет оставаться там чаще, даже на несколько дней. Его апартаменты располагались на втором этаже. В кабинете стояли письменный стол, стол для совещаний, накрытый зеленым сукном, книжный шкаф с часами, кушетка, небольшой столик с художественно выполненной картой Вильно и окрестностей и сконструированный президентом Мосьцицким аппарат «горный воздух», насыщавший воздух озоном. Благодаря этому Пилсудский стал реже простужаться. Стены были украшены картинами, гравюрами, акварелями современных художников, а также фотографиями вождей восстания 1863 года. Окна кабинета выходили на густо заросший двор. В теплую погоду маршал любил сидеть в красном кожаном кресле на украшенной цветами большой террасе, вход на которую был из кабинета.

Рядом с кабинетом оборудовали спальню. Это была большая, с высокими потолками, довольно темная комната, доступ света в которую затрудняли высокие тенистые деревья. Мебели здесь было немного: большой стол, заваленный книгами и бумагами, небольшой столик, использовавшийся в качестве обеденного и для раскладывания пасьянсов, обычная кровать с ночным столиком, несколько стульев, на стене икона Остробрамской Божией Матери, которую Пилсудский считал своей небесной покровительницей[231].

Рядом со спальней располагалась комната для врача. С 1926 года обязанности личного врача Пилсудского в ГИВС стал исполнять Марчин Войчиньский, выпускник Петербургской военно-медицинской академии, участник социалистического движения, член Боевой организации ППС и Стрелкового союза. Войчиньский с женой, тоже врачом, временами даже готовившей обеды для Пилсудского, жили в здании Генерального инспектората этажом ниже маршала, что способствовало их частому общению и доверительным отношениям. Пилсудский, знавший Войчиньского с 1896 года[232], обращался к нему на «ты», использовал в качестве личного секретаря и при всей своей нелюбви к врачам терпел медицинскую опеку с его стороны.

Образ жизни Пилсудского по сравнению с сулеювековским периодом не изменился. «Дедушка» мало заботился о своем гардеробе, предпочитая серый легионерский китель без знаков различия, брюки с генеральскими лампасами и шинель. Лишь во время зарубежных поездок надевал костюм и пальто (в независимой Польше он впервые приобрел себе гражданское платье лишь перед поездкой в декабре 1927 года в Женеву на ассамблею Лиги Наций, рассматривавшую вопрос о польско-литовском споре). Проблемы возникали с пошивом новых мундиров, потому что он не любил примерок.

Жена маршала ввела обычай примерно раз в месяц приглашать к себе на чай дипломатический корпус, высших государственных чиновников и военных, парламентариев и других известных в обществе людей. Пилсудский часто бывал на этих приемах, занимал гостей военными историями или рассказами о дочерях. О политике говорил редко.

Несмотря на не очень крепкое здоровье, которое к тому же постепенно ухудшалось, маршал не хотел отказываться от привычного образа жизни. По-прежнему много курил и пил крепкий чай, ложился спать очень поздно, бывало, на рассвете, но не прочь был ненадолго вздремнуть днем. Многие свои встречи он назначал на ночное время, чем приводил привыкших к этикету аристократов в замешательство. Так, князь Януш Радзивилл, приглашенный в Бельведер в два часа ночи, был в полной растерянности, не зная, как ему одеться. Читал немного, в основном поэзию Юлиуша Словацкого и Станислава Выспяньского, «Хроники» Мацея Стрыйковского, а также литературу по военной истории. Вряд ли этому стоит удивляться, принимая во внимание огромный объем информации, с которой ему ежедневно приходилось иметь дело. К тому же его, как человека, склонного к сложным политическим играм и интригам, вряд ли могли увлечь достаточно простые фабулы современных ему беллетристов.

Лучшей разрядкой и отдыхом было для него общение с детьми. Когда дочери подросли, а у него было немного свободного времени, он даже сопровождал их в магазин, чтобы помочь сделать покупки. В общении с ними был непосредствен и весел. Из поездки в Женеву в декабре 1927 года привез им в подарок два шуточных сюрприза. Один – в виде банки с джемом. Долго рассказывал о необычном вкусе ее содержимого, а когда они наконец открыли крышку, из банки выскочила резиновая змея. Вторым подарком были аппетитного вида булочки – тоже резиновые и с пищалкой внутри. В 1928 году, когда он уезжал на отдых в Румынию, дочери попросили проверить, действительно ли в Черном море черная вода. 1 октября в Констанце был составлен протокол, подписанный военным атташе Польши и подтвержденный автографом Пилсудского, что погруженная в море голубая ленточка через час не изменила своего цвета. По вышедшему сейчас из моды обычаю маршал вписывал в альбомы девочек в дни их именин трогательные стихи.