Пилсудский - Геннадий Матвеев

Но на практике так не получалось. Перегруженный обязанностями и не слишком привыкший к регулярной работе почти 60-летний маршал не мог контролировать положение дел во всех областях государственной жизни. Поэтому вокруг него, как это уже бывало не раз в прошлом, вновь начинает складываться новый ближний круг соратников, на которых он мог переложить менее важные обязанности. Рядом с ним давно уже не было тех, кто был с ним на «ты», привык называть его «Зюком» и даже «Зючеком», мог иметь собственное мнение. Теперь в составе его политического штаба состояли те, кто имел право обращаться к нему как к своему коменданту. Это уже известные нам Б. Венява-Длугошовский, А. Прыстор, Ю. Бек, К. Свитальский, Б. Медзиньский, В. Славек, Б. Перацкий, И. Матушевский, а также Януш Енджеевич и главный интерпретатор конституции в нужном режиму духе Станислав Цар. Все они были значительно моложе Пилсудского и всем, чего добились, считали себя обязанными только ему. У большинства из них за плечами были стрелковые дружины, польский легион и Польская военная организация. Они безгранично доверяли политическому гению своего коменданта и никогда не ставили под сомнение его указания.

Пилсудский привлек в свое правительство двух представителей так называемых виленских консерваторов, представлявших интересы крупных землевладельцев восточных областей Польши. Особенно скандальным представлялось назначение министром юстиции Александра Мейштовича. Он активно участвовал в торжественном открытии в 1904 году в Вильно памятника Екатерине II, что в польском обществе оценивалось как глубоко непатриотический шаг: все прекрасно помнили, что именно эта просвещенная государыня приложила руку ко всем трем разделам Первой Речи Посполитой. Но это не остановило Пилсудского. Он стремился максимально расширить социальную базу режима, без чего нельзя было надеяться на успех на парламентских выборах, и казус Мейштовича был для него принципиально важным. Маршал открыто сигнализировал имущим классам Польши, в период неволи активно сотрудничавшим с иноземными поработителями, что его это нисколько не волнует и он готов с ними конструктивно сотрудничать. Так он возвращал на политическую арену консерваторов, которые в домайской Польше были оттеснены на задний план партиями, ориентировавшимися на массовую поддержку.

Этой же цели служило посещение Пилсудским 25 октября 1926 года Несвижского замка в Белоруссии, знаменитого родового гнезда князей Радзивиллов. Официальным поводом было возложение золотого креста ордена «Виртути Милитари» на саркофаг бывшего одно время адъютантом Пилсудского ротмистра князя Станислава Радзивилла. Он погиб во время киевского похода 27 апреля 1920 года в боях за город Малин на Волыни.

Но не забывал диктатор и о левом электорате. Этому должно было служить включение в состав правительства социалиста Морачевского и деятеля одной из левых крестьянских партий Медзиньского. Правда, ради этого им пришлось оставить свои партийные билеты. Их присутствие в правительстве делало его политическое лицо менее выразительным, что является важным приемом политических технологий.

Уже возглавив правительство, Пилсудский не упускал случая дискредитировать, унизить, оскорбить нелюбимый им парламент, не выходя при этом за рамки конституции. С этой целью использовались самые неожиданные поводы. Так, ссылаясь на то, что конституция определяет крайние сроки созыва сессий парламента, но ничего не говорит о том, когда должны начинаться его заседания, Пилсудский, пользуясь наивностью маршала сейма Ратая и его заместителей, не понявших смысла задуманной им тонкой интриги, узаконил практику произвольного определения правительством даты первого заседания сейма. Исполнительный орган власти, получивший в соответствии с августовской новеллой право предлагать президенту дату закрытия сессии, теперь обеспечил себе возможность определять срок начала работы законодательного органа. В результате сессия сейма была созвана 31 октября 1926 года, за полчаса до истечения крайнего срока, предусмотренного конституцией. Но парламент приступил к работе лишь 13 ноября.

Одновременно возникло так называемое дело «стоять или сидеть». Диктатор настаивал, чтобы распоряжение президента о начале работы очередной сессии сейма депутаты заслушали стоя. Сейм воспротивился этому, как выразился Ратай, «византинизму», но Пилсудский не отступил от своего намерения. Открытие состоялось в одном из залов Королевского замка, из которого... были вынесены все стулья. Большинство депутатов в итоге бойкотировали церемонию.

Параллельно стабилизации началось наступление на свободу слова. 4 ноября 1926 года было опубликовано распоряжение президента о прессе, автором которого был Мейштович. Декрет предусматривал штраф от 100 до 10 тысяч злотых или тюремное заключение от десяти дней до трех месяцев за распространение «ложных» или «искаженных» сведений, могущих нанести ущерб интересам государства или возбудить общественное беспокойство, а также обязанность раскрывать фамилии авторов анонимных статей или пользующихся псевдонимами. Наказанию подлежали автор, ответственный редактор и руководитель соответствующего отдела. Вводилась также солидарная имущественная ответственность издателя и владельца газеты, руководителя, владельца или арендатора типографии. Поскольку подлежащие наказанию действия были определены в самом общем виде, у правительства появлялись практически неограниченные возможности преследования оппозиционной печати[236]. В декабре 1926 года сейм отклонил декрет о прессе, но в мае следующего года президент вновь ввел в действие практически идентичное распоряжение, лишь несколько ограничив максимальный размер штрафа.

Важным шагом в процессе подготовки режима к выборам стал запрет оппозиционных правительству Белорусской крестьянско-рабочей громады и Независимой крестьянской партии. Обе эти организации относились к революционному лагерю и находились под сильным политическим и идеологическим влиянием нелегальной Коммунистической партии Польши и ее самостоятельного крыла – компартии Западной Белоруссии. Они имели фракции в сейме и, действуя в рамках закона, играли роль радикальных критиков текущей правительственной политики. Майский переворот стал важным рубежом в их организационном развитии, особенно Белорусской громады, численность которой за полгода возросла с 569 человек до 100 тысяч. Независимая крестьянская партия развивалась не так бурно, но и в ее рядах к марту 1927 года было более 11 тысяч членов.

Правительство решило устранить этих противников с политической сцены чисто административными методами. В середине января 1927 года с нарушением конституционного положения о неприкосновенности парламентариев были арестованы пять депутатов от этих организаций, произведены обыски в офисах Общества белорусской школы, закрыт Белорусский кооперативный банк. В общей сложности арестовали около 800 человек. Но на этом гонения на революционные организации не прекратились. После неудачной попытки властей дискредитировать одного из лидеров Независимой крестьянской партии 21 марта она была запрещена. Спустя шесть дней была запрещена и Громада. Характерно, что неоценимую помощь властям в придании видимости законности арестам депутатов оказал маршал сейма Ратай. Это послужило Пилсудскому еще одним доказательством того, что сейм не готов решительно ему противодействовать.