Урал грозный - Александр Афанасьевич Золотов

уложиться в срок. Обещал, правда, тихо, вяло жестикулируя, говорил будто по-заученному. Только после совещания, подойдя к нему, Дубенко понял его состояние — безразличной, смертельной усталости. «Надо ему дать передохнуть. Как испытаем первые, отпущу в тайгу. Выдам ружье. Пусть побродит, отойдет».

Мастер сборочного цеха сбивчиво докладывал о готовности. Как и всегда, он полностью зависел от монтажников, и как всегда — опасался жаловаться на них. С монтажниками нельзя портить отношения. И потом — они всегда загадка. Вот вроде уйма недоделок, и вдруг, чуть ли не в последнюю минуту, «иди принимай».

— В сроки уложитесь?

— Новые сроки?

— Да. Вами же обещанные.

— Должны уложиться, Богдан Петрович, если только монтажники...

— Монтажники дали слово, не подведут. Только чтобы не краснеть за качество. Если на Урале, не думайте, что можно тяп-ляп.

— Сам Данилин проверяет. У него ничего не пройдет...

Данилин стоял с контролерами и, надев очки и присвечивая переносной лампочкой, рассматривал какие-то бумажки. Сюда доносился его бубнящий, въедливый голос:

— Самое главное — зазоры... зазоры. Абсолютно важно, ответственно. Сейчас проверим на выдержку... вот под цифрой семь что у вас?

— Теперь с микроскопом пойдет,— мастер досадливо отмахнулся, с неприязнью наблюдая за кропотливыми движениями Данилина.— С ним выдержишь сроки...

— Иногда, дорогие товарищи, не мешает превратиться в микроскоп.— Дубенко снял перчатки, поднял уши шапки, завязал их. Поймав вопросительный взгляд мастера, приказал: — Ну, чего смотрите, приподнимите-ка машину на козелки.

— Будет исполнено, Богдан Петрович, только что шасси опробовали. Смотрите, ишь какие ноги, красота! А обувь?

— Ты же знаешь, что хохол глазам не верит...

— Есть. Хлопцы, поднимите машину на козелки.

Кто-то позади Дубенко сказал одобрительно:

— Сам директор полез.

— Если что не так — влетит...— ответил второй голос.

В кабинете стоял приятный запах новой машины, особый запах, возбуждающий, крепкий, девственный, еще не перемешанный с парами бензина, запахами человека и одежды.

Механизм для выпуска шасси действовал безукоризненно. А как с закрылками? И закрылки открывались хорошо. Теперь проверить пневмоспуск оружия. Управление самолета пневматическое, и оно должно действовать безотказно. С каждым нажимом рычагов и кнопок машина как бы постепенно оживала, притягивая к своему надежному, умному механизму, слаженному до математической точности. Приборы в кабине поставлены эвакуированным из Ленинграда заводом, работавшим в областном городе в помещении какого-то техникума. В трехэтажном здании от станков трещали перекрытия, их приходилось укреплять рельсами и бетонными колоннами. Приборы, возможно, грубее довоенных, корпуса из заменителей, зато сделаны с прежней, ленинградской тщательностью: там всегда любили бороться за качество, за заводскую марку.

Чтобы провести холодную пристрелку пушек и пулеметов, вызвали оружейника, чем-то напоминавшего Данилина, такой же копуша, недоверчивый, но дельный. К его советам и дополнительным требованиям не мешает прислушаться.

— Я вас, надеюсь, правильно понял. Необходимо еще разочек проверить бомбосбрасыватели?

— Вот, вот,— оружейник доволен.— Что-то заедает. А если на земле заедает, то в воздухе что? Съест, я понимаю...

— Посмотрим. Вас беспокоят кассеты и стопятидесятикилограммовые?

— Беспокоят, товарищ директор.

— Проверим... А пока начнем с двухсот пятидесяти. Они нам кое-что подскажут.

Ручной лебедкой подняли одну за другой две «свиньи» — бомбы весом по двести пятьдесят килограммов. Мастер накинул на стабилизаторы веревочные петли и передал концы двум рабочим. Бомбы при падении могут откатиться и помять стойки шасси, поэтому их «зануздали». Под машину, на линию бомболюков, положили соломенные маты.

— Уходи! — приказал мастер.

Все отошли. Дубенко сбросил бомбы вручную, потом проверил работу электросбрасывателей на «сотках», стапятидесятикилограммовых и на кассетах. Подошел капитан, военный представитель, один из тех, кто прилетел с Шевкоплясом. Машина была еще не готова, и поэтому он пока следил за ней в качестве «благородного соглядатая». Ему хотелось еще в процессе доводки познакомиться с возможными недостатками. Военпред обошел машину:

— Вот тут помято, не приму... вот здесь...

— Ну, как армия думает? Если ее всерьез спросить? Если отбросить мелочишки?— спросил Дубенко.

— Завтра скажем по предъявлении, Богдан Петрович.

— Сегодня темните?

— Надо же вас помучить.

— Ладно уж, выдержим. Идите посмотрите на машины номер три и четыре. Ишь, сколько народу их окружило!

Подошел неторопливо Данилин, пошаркивая пимами. Подождал, пока директор поговорит с мастерами.

— Все нормально, Богдан Петрович?

— Пожалуй, все нормально. Небольшие доделки я указал бригадирам. Можно сказать: «Есть машина!», а?

— Есть,— Данилин снял шапку, тщательно вытер лысину клетчатым платком. Блеснул «лунный камень», в свое время привлекший внимание Богдана.

— Ну, что же, будем бить промышленную Германию, Антон Николаевич? Сколько они там в Европе предприятий прихватили?

— Опять за свое, Богдан Петрович.— Данилин покривился в улыбке.

— Не буду... Посмотрел на ваш знаменитый перстень и почему-то сразу вспомнил тот наш разговор. Кстати, такие камешки тоже на Урале добываются.

— Я вот над вашим замечанием думаю. Правы, вы, Богдан Петрович,— сказал Данилин.— Видимо, и впрямь одряхлело старое поколение инженеров. Ведь то, что мы тут без малого за месяц сделали,— сказка. Только такие, как вы, молодые, не испорченные вечными сомнениями, могли на такое дело решиться, поверить в него, не отступить. Порох тут потребовался иного качества... советский порох. Уверяю вас, хотя вы и сами больше моего знаете, где-нибудь в Мичигане или графстве Кент до сих пор не представляют себе, как все это Советская власть сумела. А говорят — мы плохо организованы. Я сам, мумия с лунным камнем, не верил в нашу организацию. Вот так всегда. Нужно сразу за дело приниматься.

— Вот, вот, работа, дело для инженера самое главное.

— Пожалуй, так,— согласился Данилин.— Эх... очевидно, и в самом деле лучше будет для всех, когда мы, старая формация, вымрем...

— Не дадим умереть, лечить будем. Вот кончим Гитлера, поедем вместе с вами в Ялту. Завернем в Бахчисарай, в гости к Гирею.

— Не верится.

— Должны верить, Антон Николаевич.