Гонка за счастьем - Светлана Павлова

Произошло главное — наше знакомство состоялось. Теперь можно было не торопить события, у нас было столько всего впереди…

Ей позвонили по мобильному телефону — машина уже ждала у входа, и она уехала.

Я осталась за столиком и еще некоторое время посидела в одиночестве… Не хотелось выходить в суетный, шумный город и растерять какие-то новые для меня чувства — тихую радость и меланхолическую, до слез, грусть…

Марина вошла с букетом белых лилий — я с изумлением уставилась на нее:

— Откуда ты знаешь, что это мои любимые цветы?

— А я ничего и не знала — это и мои любимые тоже. Кстати, с твоей легкой руки, мы только что перешли на «ты», что радует.

— Я и не заметила, это вышло само собой… Спасибо за цветы.

Пока я ставила их в воду, она некоторое время разглядывала мою квартиру, а потом, засмеявшись, сказала:

— Знаешь, такое впечатление, что я — в Швеции, у тебя абсолютно шведский вкус.

Теперь веселиться был мой черед — я сказала, что в доме действительно все абсолютно шведское — куплено в «ИКЕА». В наших жизнях обнаруживалось столько переплетений, что удивляться можно было без конца.

Я приготовила свое любимое блюдо — салат из креветок и крабов, мне подумалось, что и ей тоже должна нравиться морская еда. Так оно и оказалось.

Было около двенадцати — самое время для ланча, я уже давно привыкла питаться по-европейски, как, впрочем, и она. Усевшись с ногами в кресла, мы быстро расправились с едой и некоторое время сидели молча, не спеша потягивая охлажденное шабли.

* * *

Скорее всего, большая часть наших поступков, желаний и даже решений идет из области подсознательного — это позже мы пытаемся анализировать, рассуждать, объяснять и давать оценки уже случившемуся. Наше глубинное «я» не подчиняется командам. Скорее всего, именно поэтому некоторые вещи мы не всегда можем понять в себе — например, почему мы в кого-то влюбляемся, почему кто-то нам нравится, а с кем-то мы не можем даже находиться рядом. И этот процесс притяжения, совместимости или взаимного отталкивания нельзя объяснить никакими мифическими флюидами, биополями или еще менее вероятной теорией запахов — искусство ведь вообще не пахнет, но какие-то картины очаровывают, привлекают, другие — оставляют равнодушными. Я же не заставляла себя сознательно испытывать к Марине какие-то особые чувства — все выплыло само по себе, опережая разум, логику и контроль. То первое ощущение, самое важное для меня, и стало отправной точкой — с самой первой минуты я приняла ее сразу и безоговорочно, рядом с ней мне было спокойно и легко. Я чувствовала, что и ей тоже.

— Ты сказала, что не хочешь касаться прошлого, и я тебя понимаю — не стоит заниматься анализами и копаниями, лучше — смотреть вперед… Но мне не дает покоя одна мысль — как ты тогда смогла справиться со всем одна? Ведь ты была так молода и почти без всякой поддержки…

— Каюсь и готова признать, что была неправа, увиливая от разговора… я просто пыталась оградить себя от расспросов, заранее защищалась…

— И как хорошо, что ты решилась на встречу.

— Да, это было непросто — вдруг, через столько лет, звонок из прошлого… Я не очень представляла себе, на кого и на что нарвусь и что сама почувствую.

— А нарвалась — на меня.

— И надо сказать, что бесконечно этому рада и теперь хочу, чтобы между нами не было никаких запретов и тайн. Все уже давно отболело и пережито… более того, знаешь, я недавно подумала, что, как ни странно, многим в своей жизни я обязана именно прошлому, точно в соответствии с пословицей — не было бы счастья, да несчастье помогло. В свое время я попала в ловушку, которую расставила себе сама, но у всего, что произошло, есть своя предыстория, и я хочу, чтобы ты узнала ее…

Марина начала с того, что совершенно забыла себя той любительницей загулов, какой была когда-то, а ведь была, никуда не денешься. Она давно пришла к осознанию традиционных ценностей, против которых в свое время восставала… Дом, семья, совместные обеды и праздники, репутация, положение в обществе и его мнение стали для нее важнее, чем сборища, тусовки и вечное желание той поры быть в центре внимания, кружить головы, видеть толпы поклонников, удивлять, блистать, вызывать зависть… Тогда это была ее стихия, такой стиль как бы восполнял недостаток радости в доме мнимым блеском существования вне его.

Она рано начала страдать от отсутствия согласия и любви в своем доме. Конечно, родители по-своему любили ее — отец ни в чем ей не отказывал, а экзальтированная и неуравновешенная мать то страстно целовала ее и наряжала, как куклу, то яростно набрасывалась, поучая житейским премудростям, особенно в периоды подозрительности и ревности, по поводу и без повода, вызванные яркой и любвеобильной натурой отца. У женщин в его присутствии начинали по-особому блестеть глаза, менялись голоса и походки, дурнушки становились хорошенькими, его обаяние действовало даже на мужчин. Душа компании, он был нарасхват, у него была неистощимая избирательная память на тосты, анекдоты и занятные истории, которые он извлекал в подходящий момент и со вкусом рассказывал — слушать его было одно удовольствие.

Когда он по возрасту ушел из большого спорта, то сделался спортивным функционером, и эта работа еще негативнее отразилась на их семейной жизни. Частые отлучки и поездки по делам службы, бесконечные празднования и банкеты, а также разнообразные слухи, сопровождавшие его личную жизнь за пределами дома, делали из ревнивой женщины порой настоящую фурию.

Когда-то у них была страстная любовь, но у него она давно закончилась — красивая, но ревнивая и довольно ограниченная жена смогла в свое время привлечь его, а вот удержать его ей не удалось.

Почему при всех своих многочисленных романах он не ушел от нее — оставалось для Марины загадкой до сих пор, ведь жить в таком трудном доме, как их, было сущей пыткой для всех его обитателей. В нем не было тепла и любви, все было неуютно и как-то временно, зато не ощущалось недостатка в крике, слезах, ругани и тяжелой атмосфере — в прямом и переносном смысле на мать Отрицательно действовал солнечный свет, поэтому все окна были задрапированы тяжелыми, пыльными бархатными шторами, которые не разрешалось раздвигать.

До рождения Марины она работала в театре «Ромэн», пела в хоре, но потом, удачно выйдя замуж, к работе больше не вернулась. Специальности у нее не было никакой, амбиций тоже, да, в общем-то, и не было нужды зарабатывать — отец был из знаменитой династии футболистов Козыревых, один из лучших нападающих страны, член самых престижных сборных, и, соответственно, весь спектр благ, полагающихся ему по статусу, позволял семье жить на самом высоком уровне того времени.

Закончив английскую спецшколу, Марина поступила в университет на филфак. Когда она стала студенткой, появилась возможность объяснять матери свое постоянное отсутствие загруженностью на факультете, что она и делала, приходя домой за полночь. Отец появлялся еще позже. Крики и стенания матери по поводу загубленной ради семьи молодости и карьеры достигали противоположного эффекта — в них не верилось и от них хотелось сбежать.