Труба Иерихона - Юрий Никитин

Грохот не прекращался. Череп разламывало от грохота, ончувствовал, что из ушей идет кровь, барабанные перепонки лопнули... или лопнут,а бомбы падают по его следу, где-то высоко в небе кружат огромные самолёты,пилоты ловят его в прицелы самонаводящихся бомб, по нему бросают и бросаюттонны, тысячи тонн смертоносного металла, что взрывается, разносит все вокруг,размалывает деревья в древесную муку, а на месте падения оставляет кратеры, какна Луне...

Часто в момент удара бомбы вспыхивали пожары. Или же это ссамолетов сбрасывали особые бомбы, что поджигали тайгу. Огонь догонял, заходилсправа и слева, однажды довелось с разбегу влететь в пламя, скатился в огромнуюяму, куда поместился бы весь двор с домом и сараями. Почва горячая, рукиобожгло о мелкие кусочки металла. Земля дымится, а когда он на четверенькахвыкарабкался, ахнул и замер на месте.

Сопка, что в версте впереди, зияла голая, словно с неё снялишкуру из деревьев. Вместо суровой тайги широкое пространство, засыпанное белойщепой и зелёными листьями. Даже мелкие веточки посечены так, что не отыщешьдлиннее, чем карандаш. Везде поднимаются дымки, это от раскалённых осколковбомб и крылатых ракет начинает загораться лес.

Мать моя... сказал он потрясённо. Что же это...

Боковым зрением увидел движение в посеченных осколкамикустах. Остро ощутил свою беспомощность, из оружия остался только охотничий ножна поясе, но через пару шагов увидел, как, пятясь, человек в забрызганнойгрязью одежде вытаскивает из кустов другого, забрызганного кровью.

Человек оглянулся, Савелий узнал Васятку. Тот опустилраненого на землю, это был Пескарь, с которым последние тридцать лет делилизимовки. Из рваных ран на груди широко текла кровь, лицо старого охотника быложёлтым, нос заострился. Веки затрепетали, поднялись.

Пескарь простонал, старик держится в живых явно с трудом,заставляя себя жить, в глазах стоит мука. Внезапно он закашлялся, кровь хлынулаизо рта. Веки медленно опустились. Васятка заплакал, плечи затряслись.

Савелий положил ладонь на плечо молодого парня,предостерегающе сжал. Это простые люди умирают просто, а таким людям, какПескарь, в последний миг открывается будущее. Они успевают сказать последниеслова, в которых великая мудрость...

Губы Пескаря зашевелились. Он прохрипел с натугой:

Не смеют крылья черные... над Родиной летать... Поля еёпросторные... не смеет враг топтать...

Голова его откинулась, он умолк. Глаза остановились. Савелиймолча провёл ладонью по залитому кровью лицу. Последние слова, слова мудрости.Правда, он слышал их и раньше, но тогда в одно ухо влетало, из другоговылетало.

Но теперь эти слова останутся с ним навсегда.

Командующий эскадрой, адмирал Донатонитолупулос, сокращенноДон, с мостика гордо посматривал на узкую полоску горизонта.

Ему впервые доверили столь серьезный поход. Прошлый развысадкой в Крым руководил адмирал Кребс, но что-то прошло неудачно, былидопущены какие-то серьёзные ошибки, неудачу замяли так умело, что даже во флотебыли уверены, что манёвры американской армии на территории Крыма прошлиуспешно, дикари встречали с цветами, а моряки перетрахали всех русских, их скоти собак.

Но для этих манёвров тщательно отобрали состав. Чтобы непопал ни один человек из того, неудачного. Словно бы один человек можетзаразить вирусами неудачи весь победоносный флот!

В капитанской рубке он чувствовал себя как Господь Бог запультом управления Вселенной. Это был зал с тремя сотнями дисплеев, на которыхвысвечивается работа как всех узлов огромного организма, вернее, огромногоскопления металлических органов авианосца, так и всего, что может иметьотношение к эскадре: постоянно обновляющиеся снимки русского флота, берегаКрыма, суета на палубе русского головного крейсера, данные о движенииобнаруженных русских подлодок...

Да и сотня офицеров, которые обслуживают эту громадусверхмощных компьютеров, это не пьяненький штурман Джон, с которым он начиналсвою морскую карьеру. Сидят, голубчики, чистые и наглаженные, шампунем идезодорантом за милю прёт, глаз не отрывают от экранов: сверхтонких,жидкокристаллических, зрениесберегающих.

Вахтенный офицер доложил:

Сэр, русский флот в самом деле загородил дорогу.

Дон сказал веско:

У нас есть договорённость с правительством Украины. Никтонам не помешает... тем более русские, сделать высадку в Крыму. На этот разполномасштабную!

Вахтенный заметил:

Прошлый раз мы потеряли группу отборных коммандос. Этокак-то замяли, но мы-то знаем, как они нам рады!

Прошлый раз мы не приходили всем флотом, возразил Дон.Полный ход!

Минуту спустя за дверью послышался топот. Вбежал Андрирос,блестящий офицер, которому карьера обеспечена не только потому, что он любимыйплемянник Дона, но и тем, что он в самом деле любит флот и умеет в немустраиваться.

Сэр! Сообщение с русского крейсера!

Дон буркнул презрительно:

Ну?

Наглость, сэр! Они сообщили: «Вы приблизились к нашимберегам. Требую остановиться. Иначе открываю огонь».

Дон отмахнулся:

Даже не отвечайте. У них, говорят, нет ни бензина, чтобыдвигаться, ни хлеба, чтобы поднять руки к пусковым установкам. Тем более нехватит духа.

Вахтенный попятился. Он слушал не только передачи дляпобедоносного флота, а в общих новостях проскальзывало, что бензина у русскихуже хватает, как и хлеба. А духа на безумства и нелепые поступки у них всегдахватало. А с той поры, когда население России начало принимать ислам, строитьмечети, у них фанатиков стало намного больше, намного...

А если они вдруг выстрелят? поинтересовался он тихо.

Не выстрелят, ответил адмирал безапелляционно.

А вдруг?

Оглянись, посоветовал Дон добродушно. За нами такой боевойфлот, который был разве что в СССР... Но не в этой жалкой России. А у них тожеесть глаза. Уже пересчитали не только корабли, но и все самолёты у нас наавианосце! И крылатые ракеты под крыльями.

Они долго молча смотрели на экраны, затем за спиной Донапослышалось деликатное покашливание Андрироса.

Еще сообщение, сэр. «Последнее предупреждение. Если неповернёте и не покинете наши воды, открываю огонь на поражение».

Дон хохотнул:

Мне это нравится. Помню, я был ещё мальчишкой, когда нашисамолёты все время пролетали над Китаем. Те всякий раз заявляли «гневные исамые решительные протесты». И даже нумеровали! Первый протест, второй,третий... помню, мы в школе устроили вечеринку по поводу пятисотого «гневного исамого решительного». Не знаю, сколько их было всего, но потом пришла эраспутников, дешевле стало фотографировать с орбиты, и наши самолёты перестали нарушатьих границы... Когда этого захотели мы, а не из-за протестов вшивого Китая!