Плач к Небесам - Энн Райс

— Хватит, — отрезал Тонио. Он был теперь так зол,что еле мог сдерживаться, но при этом видел, что маэстро совершенно не обращаетвнимания на то, какое впечатление производят его слова. — Вы ничего незнаете обо мне, — возмутился он. — Ни откуда я приехал, ни почему. Ия не останусь здесь и не буду слушать, как вы говорите об этих вещах как очем-то самом обыкновенном! И прошу вас не говорить о них тем же тоном, каким выотчитываете учеников или сообщаете о провале оперы!

— Но мне вовсе не легко говорить об этом, —возразил маэстро. — Ради Бога, послушай же меня! Пошли кого-нибудьдругого, пусть сделает это за тебя! Пошли таких же головорезов, как те, чтоохраняют его. Эти бравос обучены убивать. Натрави на них таких же, как онисами!

Тонио тщетно пытался высвободиться. Он был не в силахподнять руку на этого человека. И капельмейстер еще объяснял ему, кто такиебравос! Разве он не просыпался множество раз среди ночи, увидев в кошмарномсне, как пытается вырваться из их жутких железных ручищ в той комнате вФловиго? Он чувствовал на себе эти руки, он чуял вонючее дыхание мужчин. Ихорошо помнил бессилие, охватившее его в тот момент, и отчетливо ощущал нож,которым его резали. Он не забудет этого никогда.

— Тонио, если я не прав, — сказал маэстро, —если ты посылал наемных убийц и их постигла неудача, то это наверняка должноозначать только одно: ты не сможешь осуществить задуманное сам.

Кавалла немного ослабил хватку, но у Тонио вдруг иссякли всесилы. Он глядел в сторону. Редко когда ему было так одиноко, как теперь, развечто в самые первые дни пребывания здесь. Он не мог бы теперь вспомнить толькочто сказанное. От смущения он не запомнил почти ничего, кроме того, что маэстропродолжал и продолжал эту тему, полагая, что понимает много, но на самом делене смысля ровно ничего.

— Если бы ты был обычным певцом... — Маэстровздохнул. — Если бы ты не был обладателем голоса, о котором другие могуттолько мечтать, я сказал бы: делай то, что должен сделать.

Он отпустил Тонио. Руки его повисли вдоль тела.

— О, я был не очень внимателен, — сказалон, — и не пытался понять тебя прежде. Мне казалось, что ты здесь всемдоволен и счастлив.

— И что неестественного в том, что я доволен? —вопросил Тонио. — Что плохого в том, что я обрел счастье? Или вы думаете,что вместе со всем остальным они вырезали из меня и мой дух? Вы так долгоруководили этим сообществом скопцов, не будучи одним из них! Вы забыли, каковаона, настоящая жизнь! Или вы считаете, что мир состоит из одних лишь униженныхкалек, которые, обливаясь слезами и кровью, плетутся вперед, преследуя своюсудьбу? Но это не настоящая жизнь!

— Твой голос — это твоя жизнь! Он был твоей жизнью стех пор, как ты приехал сюда! Не хочешь же ты, чтобы я не верил собственнымощущениям! — молящим голосом сказал маэстро.

— Нет, — покачал головой Тонио. — Этоискусство, это разукрашенная сцена, это музыка, это маленький мир, который мысоздали для себя. Но это не жизнь! Если же вы хотите говорить со мной о моембрате и о том, что он совершил, то вы должны говорить о жизни. И я скажу вам,что зло, которое он причинил мне, должно быть отомщено. Любой человек с улицыпонял бы это. Но почему вам так трудно это понять?

Хотя эти слова явно подействовали на капельмейстера, он несдавался.

— Разве ты говоришь о жизни, собираясь в Венецию, чтобыубить своего брата? — прошептал он. — Ты говоришь о смерти, и этобудет не его смерть, а твоя. О, если бы ты был одним из многих! О, если бы тыбыл не тем, кто ты есть!

— Я просто мужчина, — вздохнул Тонио. — Вотчто я такое. Я был рожден мужчиной, и должен был вырасти мужчиной, и сталтаковым вне зависимости от чьих-либо попыток не допустить этого. И теперь скажувам: мужчина не может стерпеть то, что было сделано со мной.

Маэстро Кавалла отвернулся. Казалось, он не в силахсовладать с собой. В этот миг на комнату опустилась холодная тишина. Совершенноизмученный, Тонио прислонился к стене и снова увидел в окне оплетенную листьямиарку.

Перед его глазами замельтешил хоровод каких-то образов,словно мозг отключился от всяких мыслей и был способен только на проецированиеэтих видений. То были вполне конкретные предметы, полные значения: столовоесеребро, свечи на алтаре часовни, свадебные покрывала, колыбельки младенцев,мягкое шуршание шелка — объятия женщин. А фоном для всех зрительных образовявилось огромное полотно — Венеция, и к этому еще примешивались какие-то звуки,глас труб, запах морского бриза.

«Чего я хотел всего мгновение назад?» — думал Тонио. Онпопытался перенестись мысленно в центр того вихря возбуждения, что постоянноприсутствует за занавесом театральной сцены, и почувствовал запах грима, пудры,услышал, как резко, пронзительно зазвучали по ту сторону занавеса скрипки, какхлопают откидные сиденья. «О чем я думал?» Он услышат собственный голос,выводящий последовательность чистейших звуков, и этот голос, похоже, не имелничего общего с мужчинами и женщинами или жизнью и смертью. Ни одну из этихмыслей он не произнес вслух.

Прошло немало времени, прежде чем маэстро вновь повернулся кнему.

В глазах Тонио блестели слезы.

— Я не хотел уехать от вас вот так, — сказал Тониомягко, словно признавая свое поражение. — Хоть вы сердитесь на меня, ялюблю вас. Я любил вас с самого приезда.

— Как мало ты знаешь обо мне, — вздохнулмаэстро. — Я никогда не сердился на тебя. Любви, которую я испытываю ктебе, здесь мало кто удостаивался.

Он подошел к Тонио, но все же не решался обнять его. И вэтот момент Тонио ощутил физическое присутствие рядом этого человека — ту силуи грубость, которые были не чем иным, как самыми обыкновенными чертами самыхобыкновенных мужчин.

И одновременно осознал, как выглядит он сам в глазах этогомужчины, и словно увидел со стороны свою нескладность и неестественно белуюкожу.

— Я должен был сказать вам несколько слов, прежде чеммы расстанемся, — смущенно проговорил Тонио. — Я так хотелпоблагодарить...

— Нет нужды в таких словах. Совсем скоро я приеду в Рими увижу тебя на сцене.

— Но есть еще кое-что, — возразил Тонио, неотрывая глаз от маэстро. — Я хотел вас кое о чем попросить. И жалею о том,что слишком долго тянул. Теперь вы можете не удовлетворить мою просьбу, а дляменя она слишком важна.

Кавалла повернулся и взглянул Тонио в глаза.