Плач к Небесам - Энн Райс

Но чем больше он очаровывался художницей, тем больше этомучило его, так что он решительно протянул руку и, намеренно обжигая пальцы,погасил свечу. И встал, понимая, что надо идти. В конце концов, разве мог онзаинтересовать ее? Какое значение имело то, что она обладала таким мастерствоми талантом и занималась тем, что делало ее не обычной девушкой, а феей. Где-тов глубине сознания он понимал, что ее кажущаяся невинность и легкое жеманство —лишь поверхностный слой, а на самом деле натура ее гораздо более сложна, иначеразве могли бы появиться такие картины.

Но, опять-таки, какое отношение это все имело к нему? Почемуон так волновался? Почему у него вспотели ладони?

Плетясь к двери, Тонио поймал себя на мысли о том, чтохочет, чтобы она оставила его в покое, а потом сообразил, что это не она, а онвсе время таращился на нее, так что в конце концов она кивнула ему. Но почемутогда она не сказала кому-нибудь о его недостойном поведении, черт побери? Онвдруг разозлился на девушку.

И тут, подняв глаза, увидел ее.

Она сидела среди роз, и ее длинное одеяние казалось в лунномсвете призрачно-белым.

Тонио затаил дыхание. Он был так поражен, что почувствовалсебя чуть ли не полным идиотом. Она заметила свет в мастерской и все это времянаблюдала за ним!

Кровь прилила к его лицу. А потом в полном изумлении онувидел, что она поднялась с мраморной скамьи и направилась к нему, так медленнои беззвучно, что казалось, не шла, а плыла. Ее голые ступни выделялись на фонетравы, а просторное, полупрозрачное одеяние, шевелясь на ветру, так облегало ивыявляло фигуру, как если бы она была одета только светом.

Наверное, ему следовало просто кивнуть девушке и как можноскорее удалиться. Но Тонио не пошевелился, только смотрел на нее. И что-то,связанное с ее решимостью, начало внушать ему ужас.

Она подходила все ближе и ближе, и он уже мог видеть еелицо, разглядел даже морщинку, пролегшую на лбу оттого, что девушка чутьприподняла брови, словно удивившись. А потом Тонио почувствовал ее запах: этобыл свежий запах летнего дождя. Он больше ни о чем не думал. И не замечал ни еекруглых щек, ни надутых губок. Скорее он охватывал взглядом ее целиком, этуфею, трепещущую под оболочкой полупрозрачной материи и укрытую распущеннымизолотыми волосами.

Он хотел ее так сильно, что ему казалось, будто он умирает.Все его существо жаждало ее и было одновременно и напряжено, и парализовано.Это походило на кошмарный сон, когда невозможно ни крикнуть, ни сдвинуться сместа. Внезапно Тонио ужаснулся: неужели она так неосмотрительна, такнеосторожна? Они стояли вдвоем в огромном пустом саду, вдалеке от погруженногов дремоту дома. Неужели столь невинная девушка могла бы позволить себе подобнуювстречу и с любым другим мужчиной? На него вдруг нашло страшное озлобление, иона стала казаться ему отвратительнейшим существом, а вовсе не самым прекрасными изящным созданием, какое ему доводилось видеть.

Ему захотелось сделать ей больно, схватить ее, и смять, ипоказать все как есть: пусть видит, кто он на самом деле! Он весь дрожал, онслышал свое дыхание.

Но тут ее лицо стало меняться: она слегка нахмурилась, потомсклонила голову, вся сжалась и резко отступила, как будто от края обрыва.

Тонио, потрясенный, смотрел, как она уходит. Отойдяподальше, девушка распрямила плечи и подняла голову. И, пока она не исчезла втемноте, ее золотистые волосы сияли в ночи.

* * *

Оказавшись в комнате, он прислонился к закрытой двери.Уткнулся лбом в покрытое лаком дерево.

Мучимый стыдом, чувствуя себя совсем несчастным, Тонио немог поверить, что дело дошло до этого. Ему казалось, что много лет они былипартнерами в каком-то дивном танце и всегда существовало это пугающее и манящееобещание близости.

И вот как это произошло!

То, что она предложила ему себя, было вне сомнения, и,огорченный, униженный, он знал теперь, что он такое, и она это тоже знала. Иесли осталась для него на небесах хоть капля милосердия, скоро должны прийтиГвидо и графиня и сообщить ему, что он едет в Рим — туда, где больше никогда неувидит светловолосую художницу.

* * *

Он так и спал в одежде, с одеялом на плече, а проснувшись,увидел около себя Гвидо и графиню.

— Прелестное дитя, пообещай мне кое-что, — началаграфиня.

А Гвидо даже не смотрел на него. Он ходил по комнате, тосжимая, то разжимая губы, словно произносил какой-то беззвучный монолог.

— Что? Что случилось? — сонно спросил Тонио.

На мгновение перед ним мелькнула светловолосая девушка и тутже исчезла. Он почувствовал, что больше не может вытерпеть это ожидание.

— Скажите мне, — попросил он. — Сейчас же!

— Да-да, милое дитя, — откликнулась графиня, каквсегда ровно и вежливо, — пообещай мне, что, когда станешь оченьзнаменитым, ты будешь всем рассказывать, что впервые спел именно в моем доме, вНеаполе.

— Знаменитым? — Он сел на постели, а графиняпримостилась с ним рядом и чмокнула в щеку.

— Мое прелестное дитя, — сказала она, — ятолько что написала своему кузену, кардиналу Кальвино, в Рим. Он будет ждать тебя,и ты сможешь жить в его доме, сколько пожелаешь. Гвидо хочет выезжать безпромедления, ему не терпится изучить публику и приступить к написанию оперы. Ая, конечно, приеду на премьеру, чтобы повидать вас обоих. О милое дитя! Все ужеопределено: тебе предстоит появиться в главной партии в опере Гвидо в римскомтеатре Аржентино первого января.

Но на самом деле до дня отъезда прошло больше двух недель.

Все было упаковано. Комнаты Тонио стояли пустые, если несчитать роскошного клавесина, который он оставлял в качестве подаркакапельмейстеру. Нагруженные дорожными сундуками кареты ждали на конюшенномдворе.

Тонио задержался у окна и в последний раз смотрел на садсквозь пыльную арку.

Он страшился момента расставания с Паоло, и оно прошло также ужасно, как он и предполагал. Мальчик был вял и почти ничего не говорил,лишь бормотал что-то нечленораздельное. Перенести отъезд Тонио и Гвидо было емуне по силам. И хотя сейчас он уже ушел, Тонио знал, что не может оставитьмаленького флорентийца вот так.

На самом деле он уже придумал план, но боялся, что это несработает. И погрузился в размышления о том, что надо предпринять, когда впустую комнату вошел маэстро Кавалла.

— Что ж, тяжелый момент наступил, — вздохнулмаэстро.