Любовь Орлова: Годы счастья - Нонна Голикова

Итак, Любочка училась в консерватории. Но только учиться она не могла себе позволить. Надо было работать и зарабатывать – жить было не на что. К тому же на ней были родители. Петр Федорович то работал, то не работал в системе Министерства путей сообщения и к этому времени был уже на пенсии. Орловы жили в коммуналке в проезде Художественного театра. Но, что бы то ни было, мой прадед, говорят, всегда был одет в красивую стеганую домашнюю куртку, всегда был выбрит, подтянут и благоухал одеколоном. Любочка прекрасно понимала беспомощность своих родителей в условиях нового режима и все взяла на себя. Всю жизнь она несла на своих плечах заботу о семье, об отце и матери. И оба мужа воспринимали ее только вместе с родителями как нечто единое целое. Родители всегда жили вместе с ней.

Итак, надо было зарабатывать, и она работала. Это были уроки танцев жиреющим и жирующим нэпманам. От людей, знакомство с которыми еще недавно в ее среде считалось неприличным, зависел кусок хлеба для нее и ее близких. И она часами улыбалась и танцевала. Работать тапером в кинотеатрах тоже было не очень-то сладко. Неотапливаемые кинозалы, стынущие пальцы, необходимость извлекать из разбитых инструментов максимально громкие звуки, лузгающая семечки публика. Все это мало походило на недавний праздничный мир детства, красивую семью, мечты о прекрасном искусстве. Но она уже все решила.

Консерватория была оставлена после трех лет учебы. Нет, она продолжала учиться. Но другому. Так как за учение нужно было платить, ей пришлось совмещать постижение законов творчества с работой. Любочка решила стать актрисой, которая умела бы все и соединяла бы в своем искусстве владение голосом, танец и драматическую глубину сценического образа. И она, как я уже говорила, училась хореографии, вокалу, брала уроки драматического искусства. Сутки были забиты до отказа. Однако жизнь и молодость брали свое. В 1921 году Любочка выходит замуж за Андрея Гаспаровича Берзина, который был на десять лет старше. Красавец латыш занимал высокую должность в Наркомземе. Женившись, он забрал жену с ее родителями в свою огромную квартиру в Хохловском переулке у Покровских Ворот. А вскоре туда забирают и маленькую Нонну, дочь Любочкиной сестры, – мою маму. Мой дед был еще студентом, жить было очень трудно, и ребенка «сдали» бабушке с дедушкой и тетке с ее мужем. Андрей Гаспарович остался в воспоминаниях мамы и бабушки образцом рыцарственности, великодушия и интеллигентности. Вся семья его очень полюбила. Высокий, красивый, типичный прибалт – блондин с очень светлыми глазами, от него веяло надежностью и внутренней стойкостью. Он с радостью принял все то, что касалось его очаровательной юной жены. И ее мечты о сцене – тоже. Она же теперь, благодаря мужу, могла не работать и целиком посвятить себя учебе и профессиональному совершенствованию. Любочка все хотела делать первоклассно. И петь, и танцевать, и владеть искусством драмы. В квартире на Хохловском была комната в 60 квадратных метров. Настоящий репетиционный зал, чем Люба не замедлила воспользоваться. После хореографического училища и занятий по вокалу к ней домой приходил педагог по танцу. Люба и две ее подруги часами разрабатывали ноги, держась за спинки кресел: «И раз, два, три… раз, два, три…» Также часами она распевалась у рояля, стоявшего в этой же огромной комнате: «И-и-и!.. А-а-а!..»

…Приходила Нонна с сестрами своего мужа и подругами, приносили редкое в то время лакомство – пирожные из кондитерской в Столешниковом переулке. Но они общались с родителями, друг с другом, но не с Любочкой. Она всегда была занята. Исключение составляла лишь Ануся Вильямс. Она была женой выдающегося театрального художника, ее знала «вся Москва», и только ее доброжелательная общительность и активность могли пробиться в редкие паузы между Любочкиными занятиями. Они очень дружили, и Ануся была единственным человеком, с кем Люба могла просто «поболтать» в свое удовольствие. В остальном же – труд, труд, труд. Она хотела стать синтетической актрисой и все делать лучше всех. Поэтому своим занятиям отдавалась до конца и самозабвенно. Ее усилия увенчались успехом. В 1926 году Любовь Орлова проходит конкурс и поступает в труппу Музыкального театра под руководством В. И. Немировича-Данченко. Это была ее победа, сбывшаяся мечта и начало профессиональной жизни. Казалось бы, все было хорошо, но…

Муж Любови Петровны, замнаркома земледелия Андрей Гаспарович Берзин, относился к тому типу интеллигентов, которых арестовывали и при царе, и при Советах. Последнее же время его забирали и выпускали так часто, что у него в передней всегда был наготове чемоданчик со всем необходимым на случай ареста. И вот в 1929 году его в очередной раз взяли, но на этот раз уже не выпустили. Он был арестован по известному делу Чаянова. Любочка бежала домой с очередной репетиции – она была уже хористкой музыкального театра, – и ей навстречу на извозчике ехал Андрей в соответствующем сопровождении. В руках у него был хорошо знакомый ей чемоданчик. Больше они никогда не виделись. У них даже не было возможности попрощаться… Это надо было пережить… Как пережить?! Никто никогда не слышал, чтобы она говорила об этой трагедии.

В 1959 году у нее умерла любимая и единственная сестра Нонна Петровна – и эта тема тоже станет запретной. Боль утраты была так сильна, что малейшее упоминание об этом было невозможно. Такой был характер. Все носила в себе…

И все же Берзина и на этот раз выпустили из-под ареста, но уже спустя годы. В 1934 году он даже несколько месяцев жил в Москве. Но Андрей Гаспарович никогда ничем не напоминал о себе жене и бывшей семье, видимо, отчетливо понимая, какую угрозу таит в себе его судьба для близких. В анкетах, которые в бесчисленном количестве ему приходилось заполнять в лагерях и тюрьмах, он никогда не указывал жену… В наших семейных преданиях и воспоминаниях этот человек возникает как некий образец великодушия, рыцарства и надежности. Уже после войны его выпустили окончательно, так как он был обречен – умирал от рака. Он ехал на свою родину в Ригу, где жила его сестра, через Москву и пришел к нам, к моей маме. Мама рассказывала, что он ни разу не позволил возникнуть разговору о Любочке и не задал о ней ни одного вопроса. А я запомнила как стоп-кадр, как портрет: высокий, очень стройный седой человек со светлыми и яркими глазами, в военной форме с портупеей и без знаков отличия. Он стоит прямо передо мной и держит в руках куклу. Судьба сместила его временные ориентиры, и он ехал с подарком к девочке, которая когда-то жила в его семье. А девочка была уже мамой, и мне исполнилось немногим меньше, чем было моей маме, когда его арестовали. Кукла, появившаяся в нашем доме таким непростым и горьким путем, досталась мне. Думаю, это был 1947 или 1948 год. Очень скоро Андрей Берзин умер в Риге…

Сразу после ареста Андрея Берзина Любочку с родителями и племянницей выселили из квартиры, и они поселились в двух комнатах в коммунальной квартире на Тверской. А Люба снова с головой ушла в работу, в профессию. В театре под руководством В. И. Немировича-Данченко она начинала как хористка, но ее хореографические способности вскоре тоже были замечены, и ей доверялись танцевальные номера.

Она сама рассказывала о своих первых шагах на сцене: «Владимир Иванович Немирович-Данченко говорил, что самое большое событие для молодых актеров и актрис – это первые сказанные на сцене слова. Когда мне дали роль Герсильи в оперетте “Дочь Анго”, вся моя роль заключалась в словах: “Да, гражданка! Нет, гражданка! Слушаюсь, гражданка!” – это было первым большим событием в моей творческой жизни, потому что я получила право говорить на сцене. И вторым событием было, когда мне дали партию Бабетты в той же оперетте. Вся моя партия заключалась во фразе: “Она еще у туалета”. Но я была бесконечно горда, ведь я получила право петь на сцене с оркестром… Я пела и играла еще целый ряд небольших ролей. Затем я приготовила большую партию Периколы в оперетте Оффенбаха. Это очень серьезная партия, где надо и петь, и говорить, и танцевать. После этого я почувствовала себя по-настоящему актрисой. И смелее стала присматриваться к другим ролям».