Из тьмы - Елизавета Викторовна Харраби

— Когда человек приходит к Богу, — нараспев говорил отец Александр, — он избавляется от иронии, которая нам так мешает, в то время как мы сами думаем, что она может упростить и разнообразить жизнь. Ирония — первый порок современного человека, и избавиться от неё значит избавиться от масок в любом виде. С Богом мы всегда серьёзны…

Среди этой религиозной будничности в плохо освещённом углу помещения вдруг промелькнули чьи-то дикие глаза. Александр прервал на секунду монолог. За долгие годы службы он научился отличать взгляды праведного человека и грешного. Это был взор непокорной блудницы. Александр Чипиров застыл, придерживая пальцами разворот Писания. Глаза не мигая смотрели на него. Мужчина оглядел зал, полный старых-добрых знакомых, которые посещали дом Господа вот уже месяц, год, десять лет, которые Бога уже давно нашли и познали. Александр закрыл книгу. Зачем читать им о пороке? Не нужно это и Тае Субботе, пожирающей теперь его стыдным взглядом в надежде услышать что-нибудь, что способно отвлечь от греха и приблизить к святой правде. В ту минуту Александр кое-что уяснил для себя на будущее, если появятся в приходе новые люди: человек приходит в церковь не для того, чтобы слушать о пороке. Он ищет истину. Покажи им святую правду, а не невежество греха, и у потерянных появится ориентир во тьме. Сейчас твоей задачей должно стать следующее: скажи такую речь, чтобы эта блудница ушла сегодня домой с покоем в сердце, а не с тяжёлым грузом на душе. Тогда ты выполнишь свой долг как священник. Так решил Саша, сменил тон и принялся импровизировать, беря вдохновение лишь из этих глаз.

— А ведь, по правде говоря, пусть она останется — эта ирония. Пусть останется. Любовь её смягчит. Взгляните на себя, вспомните, какие вы хорошие, прекрасные люди. Плохих не бывает. А что значит «хороший»? Безгрешный ли? Разве бывают на земле безгрешные? Значит, не в этом кроется суть и не о том мы говорим в этих стенах. Не о грехе следует твердить. Мы все грешны. Но человек никогда не может быть плохим, если он способен любить. Умение любить, братья и сёстры. Только эта способность даёт нам право на исправление и самосовершенствование. Любовь к себе — с неё всё начинается, и если нет её, то дальше идти бесполезно, — любовь к близким, к родному городу, к дому, к природе. Почему я не упомянул о любви к Господу? Потому что Бог и есть любовь, нам это чувство даровано Богом, и все, кто любит, заслуживают понимания и прощения.

Вдруг и прихожане очнулись, и закивали, и вспомнили, где находятся и зачем. Пока Александр говорил, в сознании его всплывали образы прошлого: как поступал он в духовную семинарию, зачем пошёл в священники, как облагораживали заброшенную церквушку на окраине города, как знакомый батюшка позвал его однажды служить в соборе, где месячные сборы пожертвований обеспечивали священнослужителей новыми платьями и золотыми крестами, абонементами в фитнес-клубы и ужинами в шашлычных, а Саша, глупый, отказался и твердил про высшую миссию; сколько лет он брал небольшую плату за таинства венчания и отпевание, потому что нужно было на что-то жить, и сколько лет потом каялся, что требовал денег за вещи, которые, как он верил, должны быть бесплатными. По мере того, как церквушка разрасталась и получала больше пожертвований, Александр сокращал и сокращал сумму платы, а потом принял решение: крестим отныне бесплатно, отпеваем бесплатно. На бумагах для вида остались нужные суммы, но денег с прихожан Александр не брал, только скромно показывал на коробку для добровольных пожертвований, оставляя человеку право выбора. Молодые люди обыкновенно платили, сколько заведено по бумагам и даже больше, но делали это по велению сердца и совести, и у Александра упал камень с души. С пожилых он принципиально не брал ни копейки. И жертвы эти привели его семью к счастливой нищете. Все деньги уходили сначала на ремонт церкви, потом на её расширение (доброта отца Александра привлекала всё больше местных старичков и старушек), а после пришлось купить автомобиль: ездить в церковь самому и навещать больных пенсионеров после утренней службы. На своей первой машине он частенько возил друзей. Рита Иматрова… Саша до сих пор не смел простить себе, что пустил её за руль. Сколько слёз было пролито, сколько молитв произнесено, но так и не нашла его душа покоя и утешения. «Как хватает у меня наглости спасать души прихожан добрыми словами, — думал Александр, — если поступки мои говорят об обратном? Как мог я недоглядеть? Зачем позволил сердцу своему ослепнуть?» Чипиров сокрушался и молил Господа о прощении, думал даже покончить с собой, когда узнал горькую новость. Материальной помощью Саша надеялся хоть как-то искупить вину. Теперь, если лишние деньги оставались, Вероника Чипирова требовала жертвовать их в приюты или отдавать безвозмездно семье Кравченко прежде, чем они, стесняясь, сами начнут просить в долг.

В последние годы семья их зажила хорошо, и Антон с Кассандрой-младшей закупили новые книги, печатали пригласительные на концерты и чтение Библии, устраивали обеды для многодетных семей после служения. И показалось на миг, что вся церковь стала чуть счастливее, что нищие накормлены, что суета уступила место всеобщему покою, что все потерянные пришли к Господу. И вдруг эти дикие глаза, как гром посреди ясного неба, напомнили, что нет на свете ни покоя, ни насыщения, ни равенства. Взгляд блудницы словно корил Александра за его душевное спокойствие, ведь ни вера, ни статус священнослужителя не давали ему права на превосходство. Священник учится у грешника не меньше, ведь грешный человек живёт по-светски просто, не уча, не наставляя, в отличие от батюшки, и не кривя душой. Чипиров вспомнил слова Тёмы Кравченко, которого до гибели Маргариты не уговорить было прийти в церковь хоть на половину проповеди. Но после он пришёл, сел в первом ряду, с интересом внимал каждому слову, после службы провёл с Сашей и Никой весь день, пока не ушли последние посетители, а в конце пожал Чипирову руку и произнёс: «Ты делаешь честную работу. Ты молодец». В тот день Саша не удержался и воскликнул: «Слава Богу!» — горячо обнял Тёму в ответ на долгожданные приятные слова. Священник нуждался, конечно, не в похвале — только в искренности, и впервые он услышал, что лучший друг говорит серьёзно и по-доброму, с уважением, с почтением, ранее ему не присущими. Для Артемия это