Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдональд Фрейзер

Для своего времени и места плохими я бы этих парней не назвал. Не сравнить, конечно, с кавалерией Джонни Реба[240], Легкой бригадой Кардигана или Тяжелой Скарлетта, конницей юнионистов в годы Гражданской войны и даже с сикхскими или пенджабскими конными частями, но те, по большей части, имели военную закалку. А вот Седьмой – нет. Мне приходилось слышать, что это был лучший кавалерийский полк американской армии своего времени, и это вполне может быть правдой. Еще их называли сборищем пьяниц, негодяев и неудачников, но это уж точно ложь. Тут встречались паршивые овцы, но не чаще, чем в любом другом полку. Но эти парни были чертовски молоды. Я наблюдал за отрядом Кэлхауна на учениях: действовали солдаты довольно слаженно и в седле держались хорошо, но столько юных лиц мне ни разу еще не доводилось видеть. Мне говорили потом, что треть из них ни разу не встречалась с врагом. Это пустяки: думается, из нашей Легкой бригады едва один из десяти нюхал порох до высадки в заливе Каламита[241], а ведь ребята показали себя в бою лучшими из лучших. Превосходный полк вышел бы из Седьмого кавалерийского, дай вы ему немного времени, чтобы поучиться своему ремеслу. Там служили отличные парни, и не верьте, если кто будет утверждать иное. Когда пробил их час, даже Джеб Стюарт или Оливер Кромвель не смогли бы сделать ни на йоту больше.

В этом, должен признать, большая заслуга Кастера. За десять проведенных в лагере дней он безбожно муштровал как солдат, так и офицеров. Если и можно было найти в полку слетевшую подкову, стертую лошадиную спину или драгуна, не знающего своего правофлангового, уж командира в этом не обвинишь. Он носился со своей частью, как жених с молодой, не в силах вдоволь наиграться и оставить ее одну. Одновременно Кастер постоянно дискутировал с Терри, который перебрался поближе к войскам. Вокруг царила суета: инспекции, выдача рационов, оружейники и коновалы сбивались с ног, курьеры день и ночь сновали между штабом и телеграфом. Откуда, черт возьми, черпал Кастер энергию, чтобы успевать заниматься всем этим, я только диву даюсь.

По мере приближения к походу он все больше напоминал мальчишку на каникулах, даже стал сносно вести себя с Бентином и Мойленом, устраивал вечеринки в своем доме, один раз даже, помнится, с представлением самодеятельного театра. В комедии про разрыв помолвки я сыграл судью Пуффенстаффа, вынеся публичное порицание всем юным дамам за хихиканье и приговорив Тома Кастера к высылке в колонии за флирт. Играм и шарадам не было конца, так же как пению под пианино. Как сейчас, стоит перед глазами: юный Рид, племянник Кастера, переворачивает для Либби ноты, а Терри, прикрыв глаза, выводит своим шикарным тенором: «Мой старый домик в Кентукки» и «Моя любимая, как красная, красная роза». Кастер, откинувшись в кресле, не сводит с супруги сияющих глаз, а та, оторвавшись от музыки, бросает в ответ любящие взгляды. Киу, размякший от чувств и горячительных напитков, бормочет: «О, Боже, ге-енерал, какой удивительный талант, какой талант!» Молодежь танцует в свете очага, отбрасывающего яркие блики на бревенчатые стены и бизонью голову, висящую над каминной полкой. Потом Кэлхаун топает ногой, Либби улыбается Кастеру и берет бодрый ритм. Все пускаются в пляс, а сам Джордж затягивает своим надтреснутым баритоном. Половицы скрипят, ноги стучат, бокалы на столе звенят в унисон хором распеваемым куплетам:

Им было невдомек, что я не подпеваю. Перед мысленным моим взором стояли жалкие остатки Легкой бригады, заточенные в грязном госпитале под Ялтой, хрипевшие те же самые слова в глупой гордости от того, что совершили подвиг, бывший не под силу никаким кавалеристам, кроме них. Мне вспоминались изможденные лица, ужасные раны и весь тот беспросветный кошмар, через который мы прошли, заплатив жуткую цену. И эта песня казалась мне не слишком счастливой, чтобы ее петь, вот и все.

А вот Кастер никак не мог успокоиться – помню, как он насвистывал «Гэрриоуэн» даже в вечер накануне выступления частей Терри. Я тогда зашел в его кабинет, чтобы пожелать доброй ночи. Джордж собирал свой саквояж – укладывая, среди прочего, том «Войны на Полуострове» Нэпьера, – и спросил меня бодрым тоном:

– Мне все-таки не удастся уговорить вас поехать с нами? Я беру с собой Босса и Оти Рида, и того малого из газеты – они все гражданские. Ваши торгаши из Бисмарка не подождут до нашего возвращения, а?

Я рассказал ему про свои дела – строго по секрету и не сообщив про пол президента корпорации – вдруг они с Либби проболтаются Элспет?

– Перестаньте искушать меня, Джордж, – говорю я, весь рвение. – Вы же знаете, мне только дай седло! Впрочем, вряд ли вам понравится иметь рядом настоящего кавалериста – я же буду лезть со своими советами.

– Ого! Острим, значит? – весело отзывается он. – Я звал вас только потому, что думал – вдруг для присмотра за ремонтными лошадьми пригодится?

– Еще слово в этом духе – и я предложу свои услуги Бешеному Коню, – говорю. – Хоть немного поквитаюсь с вами за Йорктаун[243], или как так его звали.

Короче, несли милый вздор, радовавший его до бесконечности.

– Буду высматривать вас в первом же военном отряде! – воскликнул он, но тут вдруг посерьезнел. – Но честное слово, дружище, даже не знаю, как вас благодарить. Не знаю, что убедило Гранта, но… Я знаю, что, кроме вас, не нашел бы лучшего заступника, право слово! – Кастер с жаром стиснул мою ладонь. – Если бы я мог отплатить вам за доброту!