Чувство льда - Александра Маринина

«Умно, – с насмешкой подумал Антон, – сбегала кматери, спровоцировала скандал и теперь с чистой совестью пьет свой валокордин,или корвалол, или что там у нее. Она же не может показать, что это имя ДмитрияСергеевича Колосова произвело на нее такое сильное впечатление, вот матерью иприкрылась».

– Мы можем продолжать или вам нужен перерыв? –заботливо спросил он.

– Нет-нет, давайте продолжим.

Она снова потянулась к списку.

– Мы остановились на Колосове, – зловредноподсказал Тодоров, который хотел на всякий случай проверить свои впечатления.

Да, актрисы из Любови Григорьевны не получилось бы никогда,владеть собой она совсем не умела. Ей могло казаться, что она совершенноспокойна, но глаза и голос выдавали ее с головой.

– Да, – дрожащим голосом ответила она, делая вид,что усердно изучает перечень фамилий, – вот Степу Горшкова я видела… ИриныИгоревны не было, я специально про нее спрашивала, мне сказали, что онаприболела…

Разговор постепенно вошел в рабочую колею, ЛюбовьГригорьевна вспоминала минувший вечер, но ничего интересного Тодорову неповедала. Единственное, что показалось ему достойным внимания, – этонаблюдения Филановской по поводу Елены, супруги Александра Владимировича.Кажется, она была чем-то расстроена и даже рассержена, во всяком случае, ЛюбовьГригорьевна заметила, что с определенного момента Елена как будто избегаламужа.

– Впрочем, ей могло просто не понравиться, что Сашанадолго исчез и бросил ее одну, – сделала она вывод.

– А он надолго исчезал?

– Ну, во всяком случае, Лена несколько раз подходила комне и спрашивала, не знаю ли я, где Саша.

– И где он был?

– Сначала он был с Андрюшей, им надо было поговорить.Потом Андрюша вернулся, а Саша снова куда-то ушел.

Об этом Тодоров и так знал. Филановский проводилдушеспасительные беседы сперва с братом, потом с Катериной. Значит, ничегонового. Вот разве что Елена Филановская… Например, она заметила, как вызывающеповела себя Катерина по отношению к ее мужу, как пригласила танцевать иэротично прижималась к нему, а потом этот самый муж куда-то исчезает, причемнекоторое время и Катерины в поле зрения не наблюдается. Что может подуматьнормально мыслящая жена? Вот именно это она и подумала. А убить девчонку изревности она могла? Надо будет сказать об этом Баринову, пусть разбирается.

– Спасибо вам, Любовь Григорьевна, – Антон спряталсписок в папку. – У нас с вами есть еще одно дело, если вы не передумали.

И снова в глазах ее метнулся острым огоньком паническийстрах.

– Вы имеете в виду письма, которые мне пишет сынЮрцевича?

«Перестарались, мадам, с уверенностью в голосе, –мысленно хмыкнул Антон. – Слишком нарочито. Что вы мне этого несчастногосына пропихиваете? Уж кто-кто, а я-то точно знаю, что никаких писем он вам неписал».

– Я имею в виду письма, которые вам пишет неизвестныйавтор, – аккуратно поправил ее Тодоров. – Если вы все еще хотите,чтобы я его нашел, нам с вами нужно будет проверить одну вещь.

– Какую?

– Кто еще, кроме вашей матушки, вас и Юрцевича, могзнать о том, что произошло.

– Никто, – моментально ответила Филановская.

– Но вы же понимаете, что так не может быть, –мягко возразил Антон. – Например, был тот сотрудник КГБ, к которому вашаматушка обращалась за содействием. Ведь был?

– Но… да, конечно, – растерялась она. – Нонеужели он стал бы рассказывать об этом кому-то еще?

– А почему нет? За давностью лет история утратилаострую постыдность. Вы же не сомневаетесь, что Юрцевич мог рассказать обо всемсвоему сыну, а у того комитетчика наверняка тоже есть дети. Почему выотвергаете мысль о том, что кто-то из них вам пишет?

– Как же вы не видите разницу? – раздраженноспросила Любовь Григорьевна. – Юрцевич чувствовал себя жертвой, он былумным человеком и не мог не понимать, почему его два раза посадили, хотя и поуголовным статьям. После перестройки быть диссидентом советского времени сталоне стыдно и даже модно, и он с гордостью мог рассказывать об этом сыну. А тому,кто его посадил, чем гордиться? Тех, кто боролся с диссидентами, до сих поргнобят на каждом углу. Они никогда в жизни не признаются, что делали это.

– Сейчас – не признаются, согласен с вами, –кивнул Антон, – ну а раньше, до перестройки? Вполне реально. Одним словом,Любовь Григорьевна, мне нужно узнать фамилию того комитетчика, тогда я смогувыяснить, есть ли у него дети и чем они занимаются. Мы должны проверить всевозможные варианты.

– Откуда же я знаю его фамилию? – развела рукамиФилановская. – Мама никогда ее не называла.

– А если спросить у Тамары Леонидовны?

– Да вы с ума сошли, – зашипела она. – Как высможете объяснить ей свой интерес? Что вы ей скажете? Что кто-то пишет мнеписьма с угрозами? Этого еще не хватало! И не вздумайте даже. Я и про убийствоКати ей не говорила. У нее и без того с головой не все в порядке. Вы же видите,она все забывает, никого не узнает.

– Любовь Григорьевна, голубушка, я не собираюсь ни вочто посвящать вашу матушку, она старый и не вполне здоровый человек, и ей такиепереживания совершенно ни к чему. Уж поверьте мне, я найду пристойный поводзадать ей этот вопрос, и она ни о чем не догадается.

Ему довольно быстро удалось уговорить Филановскую.Разумеется, никакой комитетчик из прошлого Антону не был нужен, он уже былпочти уверен, что все дело в инженере Колосове, и именно для этого ему ихотелось побеседовать с Тамарой Леонидовной наедине.

Любовь Григорьевна привела его в комнату матери и позваласиделку ужинать. Старая актриса полулежала на диване в красивом шелковомхалате, держа в одной руке очки, в другой – толстый том Шекспира. Обстановкабыла такой, какую Антону доводилось видеть только в кино: старинная резнаямебель, две раздвижные ширмы, разрисованные в восточном стиле, не то китайском,не то японском, и бесчисленные мягкие пуфики.

– О, я вас знаю, – без предисловий заявила ТамараЛеонидовна. – Вы работаете у Сашеньки, да? Я вас вчера видела.

Ну вот, а дочь утверждает, что мать ничего не помнит иникого не узнает. Как бы не так!

– Совершенно верно, – лучезарно улыбнулсяАнтон. – Я прошу прощения за то, что прервал вашу репетицию. Вы не уделитемне немного времени?

– Разумеется, деточка. Вы присядьте, – она плавнымжестом указала на стоящий рядом с диваном низкий пуфик, и Антон подумал, что сего длинными ногами ему будет, пожалуй, не очень-то удобно. – Это насчетбедной девочки? Ужасная история, просто ужасная! Кому понадобилось ее убивать?

Вот тебе на! А Любовь Григорьевна уверяла, что мать ничегоне знает об убийстве. Как же так?