Кровавое заклятие - Дэвид Э. Дархем

— Здесь ты неправ. Я отдал тебе все, что имел. Лучшие годы моей жизни — те, что я провел с тобой, малыш. Я вложил в тебя всю свою мудрость. Не так уж много ее было, что правда — то правда, но я выучил тебя всему, чему должен научить отец, разве нет? Отцы живут для того, чтобы увидеть, как их сыновья становятся мужчинами. Только тогда они могут покинуть их. Вот теперь пришел и мой срок.

Шпрот снова заметил движение на мосту. Затаив дыхание, он вглядывался в темноту, пока не увидел, как лодка вынырнула из теней, направляясь к «Баллану». Теперь юноше хотелось, чтобы она остановилась. Ему нужно было время…

— Мы ведь договорились, — сказал он Довиану. — Ты не должен…

Старик вздохнул.

— В один прекрасный день ты сядешь на трон Акации. Сядешь — пусть даже сейчас в это не веришь. Если б мог, я бы остался рядом с тобой, я гордился бы таким сыном… но мое время истекло. Я не сумею помочь тебе так, как хотел бы. Однако я могу сделать кое-что другое. — Довиан положил руку на плечо юноши. — Позволь напоследок показать тебе еще одну вещь: как умирать со славой.

За разговором они упустили момент, когда пираты вернулись на «Баллан», но шепотки тут же разнеслись по всему кораблю. Ключ подошел! Склад открыт. Лазутчики убили двух охранников у главных ворот, а более никого живого в поле зрения не оказалось.

— Я превращу платформы в преисподнюю, даю слово. Перестань, Дариэл, не печалься. Я прошу тебя только об одном… Нет, о двух вещах. Ты ведь не откажешь мне? Знаю, что не откажешь. Так уж я тебя выучил.

Чуть менее часа спустя Шпрот приказал команде убрать весла и поднять черный парус. Ветер переменился. Он дул ровно и гнал корабль в океан. На восточном горизонте небо окрасилось красно-оранжевым цветом, знаменуя близкий рассвет. За кормой же по-прежнему были лишь чернота и тишина. Ничто. Безымянный страх, от которого Шпрот бежал всю свою жизнь.

Так прошло два часа. Люди начали перешептываться, опасаясь, что Довиана схватили. Никто не знал, с чем он встретится, проникая в отпертую твердыню. Возможно, их план провалился. Шпрот отошел от товарищей и встал на носу корабля. Что бы там ни случилось, Довиана больше нет. Это невозможно. Немыслимо. Хотелось остановить корабль, остановить движение времени…

Шпрот не успел додумать мысль. В этот миг душа Довиана отправилась к Дающему. Вспышка света, что провожала ее в дорогу, превратила ночь в день, а море — в черное зеркало. В его поверхности отражалось танцующее, вздыбленное небо. Шпрот не оглянулся. Ему было страшно. В этот момент он был уверен, что бушующий пожар поднялся до самых высоких небес, вознося на языках пламени дух Довиана. Если обернуться и посмотреть на огонь, тот поглотит весь мир.

Странные, глупые мысли. Такие же несуразные, как перекрученная логика сна, которая и не логика вовсе. Шпрот понимал это и все-таки не обернулся. Он посмотрел на восточный горизонт и увидел, что здесь тоже разгорается пожар. Два пламени устремились друг к другу, окрашивая небеса в огненные цвета наступающего дня.

Мэна не пренебрегала жреческими обязанностями, но теперь львиная доля ее свободного времени была посвящена урокам Мелио. Они встречались каждый день, когда Мэна заканчивала свои дела в храме. Теперь молодые люди уже не беседовали, как в первые дни. Все их внимание было посвящено игре мечей. Мелио заявил, что давно не практиковался и никогда не пробовал себя как учитель, однако быстро приноровился к этой роли, словно был рожден для нее.

Через несколько дней после начала обучения Мелио отправился в горы в поисках подходящего дерева для тренировочного оружия. Здесь не рос ясень, который использовали на Акации, зато нашлась вполне подходящая крепкая древесина красноватого цвета. К концу первой недели оба фехтовали деревянными мечами. Они оказались легче, чем хотелось бы Мелио, но все же он был доволен. Каждый день молодой марах добавлял маленькие усовершенствования — шлифовал деревянный клинок, полировал его песком, делая оружие все более удобным и эстетичным.

Новое знание давалось Мэне легко. Положение тела, хват на рукояти, правильная стойка — все она запомнила моментально. Стоило Мелио один раз исправить ошибку, и Мэна больше никогда не повторяла ее. Сперва она изумляла наставника, но с каждым днем он относился к способностям Мэны все спокойнее, принимая их как должное. Мелио показывал разные типы ударов, учил передавать силу от ног к торсу и клинку. Мэна была в отличной физической форме. Она часто плавала в гавани и ныряла за устрицами; подобные упражнения шли на пользу телу. Мелио, однако, научил ее использовать группы мышц, о которых она раньше даже не подозревала.

Первую Форму — Эдифуса при Карни — Мэна выучила за три дня. Бой между Элисс и Безумцем из Каривена занял всего два. Мелио предложил пропустить Третью Форму, где рыцарь Бетерни использовал в бою «вилки демона», но Мэна не желала и слышать об этом. Она помогла Мелио изготовить деревянную версию небольшого, похожего на кинжалы, оружия. Целый день они резали и кололи, увертывались и кружились, приседали, уклонялись и атаковали друг друга короткими стремительными движениями, подняли тучи пыли и перепугали служанок. Девушки стояли на почтительном расстоянии, в ужасе созерцая, как их госпожа постигает искусство войны. Мэна оттачивала свои навыки, сохраняя невозмутимое, бесстрастное лицо богини. Она не выказывала усталости и никогда не уклонялась от вызова. Лишь утирала пот с лица и гордо выпрямлялась, готовая к новой схватке, даже если сердце колотилось как бешеное и в легких не хватало воздуха.

По ночам, одна в своей спальне, Мэна сворачивалась калачиком, прижимала колени к груди и плакала от боли во всем теле. Она не узнавала собственных рук. Они стали тоньше в некоторых местах и толще в других, их форма изменилась, рельефнее выступили мышцы. К счастью, Мэна знала, что такое — менять обличье. Изменившиеся контуры предплечий, сетка вен на тыльной стороне ладони, натянутые шнуры мускулов у основания шеи — все это принадлежало ей, Мэне. Не так уж сильно она изменилась. Иногда Мэне и вовсе казалось, что она возвращается к своему истинному облику, сдирая налипшую маску. Иной раз, в одиночестве, она раздевалась донага, любуясь своим новым телом. На людях, разумеется, Мэна делала все возможное, чтобы скрыть изменения.

Если жрецы и знали о ее новом увлечении — а они наверняка знали, — то никак не демонстрировали это. Мэна, со своей стороны, не давала им повода укорить ее в недостатке рвения.

Она выполняла свои жреческие обязанности еще лучше прежнего, была расторопна и аккуратна, всегда приходила вовремя на вечерние ритуалы и специальные, церемонии, которые устраивались для приезжих паломников. Теперь Мэна бывала дома гораздо чаще, чем прежде, когда она проводила долгие часы в уединенной гавани. Она встречала молящихся в одеждах Майбен, ничем не выдавая нерешительности. За две недели Мэне пришлось дважды встретиться с несчастными родителями ребенка, унесенного орлом. Она говорила от имени богини и нашла нужные слова, которые понравились жрецам. Мэна никогда не делала этого прежде и не любила вспоминать то, что сказала плачущим и кающимися родителями.