Корабль мечты - Лука Ди Фульвио

Тонио и Берто уже сидели на веслах. Они принялись грести, а Баттиста затянул на борт Меркурио.

– Подберите парус! – крикнул Тонио. – Он нас замедляет!

В борт лодки впился арбалетный болт, выпущенный часовым. Баттиста испуганно выпустил грот-брамсель, который уже почти втянул на борт. Парус опять размотался и погрузился в воду.

– Проклятье, вытащите парус! – рявкнул Тонио, ожесточенно орудуя веслами.

Но Меркурио никак не мог отойти от удара о лодку. Он перегнулся через борт, чтобы спасти парус, но руки у него ослабели. Баттиста, дрожа от страха, съежился на дне лодки.

– Баттиста, помоги мне, я один не справлюсь! – крикнул Меркурио.

Тот повесил голову, отводя глаза, в точности как при их первой встрече, когда Царлино пытался ограбить их с Бенедеттой.

– Ах ты трус! – в ярости вскричал Меркурио.

Еще один болт вошел в борт лодки прямо рядом с Меркурио, но тот не сдавался, отчаянно пытаясь вытащить брамсель. Братья резко развернули лодку, и Меркурио чуть не вывалился за борт. Он успел ухватиться за руль, но парус медленно выскальзывал у него из рук.

– Баттиста! – в отчаянии заорал он. – Баттиста, пожалуйста!

И вдруг рыбак поднялся, перегнулся через борт и схватил парус, но тут опять послышался свист болта. Баттиста оцепенел. Меркурио упорно цеплялся за руль, чуть не падая в воду.

– Баттиста!

Глаза рыбака широко распахнулись. Он немного удивленно посмотрел на Меркурио, стиснул зубы и помог юноше усесться в лодке, а затем принялся затягивать парус. Меркурио не отставал.

– Скорее, скорее! – крикнул Тонио. Они уже подплыли к повороту Рио-делла-Тана. – У нас почти получилось!

Меркурио дернул изо всех сил. Движения рыбака замедлились.

– Давай, Баттиста! Не сдавайся, черт побери!

Баттиста дернулся, но его руки все равно перехватывали парус все медленнее.

– Ну же! – подбодрил его Меркурио.

И тут он увидел, что парус окрасился алым.

– Нет, Баттиста!.. – в ужасе закричал Меркурио. Его голос сорвался.

Он втянул парус на борт. Льняная ткань пропиталась кровью. Баттиста повалился навзничь на дно своей лодки, с невероятной скоростью мчащейся вперед.

– Баттиста… нет…

Рыбак с трудом вздохнул.

– У нас… получилось… – прошептал он.

Меркурио увидел, что грудь рыбака пробита арбалетным болтом.

– Ты видел… Меркурио… – пробормотал Баттиста.

От мерных движений братьев его мотало по лодке туда-сюда.

– Видел? Я… не трус… – Он схватил Меркурио за руку. – Я не…

Юноша почувствовал, как слезы наворачиваются ему на глаза.

– Нет… Ты не трус. – Он попытался сдержать всхлип. – Ты очень отважный человек.

На лице Баттисты проступила печальная улыбка, а потом его глаза остекленели. Кровь рыбака смешалась с рыбьей кровью на дне «Старой девы».

«Как он смеет быть счастливым?» – спрашивал себя Шимон Барух. Вплоть до того дня, когда он разрыдался в объятьях Эстер. Этот простой вопрос придавал ему сил и решимости довести начатое до конца и отомстить Меркурио. Потому что этот вопрос свидетельствовал в первую очередь о том, что несчастлив был сам Шимон. Да, он был чудовищно несчастлив.

Но в тот день часть его сомнений развеялась, словно какой-то узел развязался в нем. Когда слезы на щеках Шимона высохли, он по привычке задал тот же вопрос: «Как он смеет быть счастливым?» И вдруг почувствовал, что счастлив сам. Возможно, впервые в жизни. «Счастлив…» – потрясенно подумал он.

В последующие дни Шимон много размышлял об этом. Меркурио обрушил его в пучины отчаяния, в мрачную бездну ужаса, заставил пережить неведомый доселе животный страх. Из-за Меркурио, из-за вспоровшего горло лезвия Шимон чуть не лишился не только денег, но и жизни. По вине Меркурио он стал немым. А главное – потерял самого себя.

Но теперь, думал Шимон, глядя на морской берег, пенистые волны и свинцово-серое небо, теперь, благодаря этому падению в бездну, он осознал, что не настолько слаб, как полагал. Напротив, Шимон оказался сильным человеком. Он воссоздал самого себя из ничего. Этот случай позволил Баруху проявить свою истинную сущность. Теперь Шимон был человеком, который ни за что не смог бы приспособиться к его прошлой жизни. Может, по законам Божьим и законам его народа он не стал лучше. Но Шимону не хотелось быть хорошим человеком. Все моральные категории стали для него бессмысленны. Он понял, что силен, сильнее, чем когда-либо полагал. Теперь его могла остановить боль, но не страх. Его жизнь труса оборвалась в тот день, когда он почувствовал лезвие у своего горла.

В каком-то смысле Меркурио действительно убил его, ибо трус по имени Шимон Барух был теперь мертв. Так кем же был для Шимона Меркурио? Кто он? Убийца? Или благодетель, действовавший с жестокостью убийцы?

Встав, Барух отряхнул с одежды песок и пошел в сторону Римини. Туда, где стоял дом Эстер. Туда, где он испытал счастье.

Мужчина дошел до тракта, сел на придорожный камень и снял башмаки, вытряхивая светлый мелкий песок и любуясь падением песчинок – точно как в песочных часах. Шимон глубоко вздохнул, поднес руку к горлу и провел кончиком указательного пальца по бугристому шраму, оставшемуся от прижигания раны монетой. Он нащупал очертания лилии – такой была гравировка на золотом, который Шимон раскалил докрасна и прижал к коже. Барух помнил, что в тот день не испытывал боли, не мог даже понять, что ему хочется отомстить. Но в то же время он помнил пьянящее ощущение собственной силы, собственной жестокости. Помнил отсутствие страха. Уже тогда он должен был осознать, как ему повезло. «Но я был слишком молод, – подумал Шимон, и легкая улыбка коснулась его губ. – Мне было всего несколько дней от роду». И с его губ слетел смех. Звук был неприятным, но Шимон воспринял его с радостным удивлением.

Он научился плакать.

А теперь и смеяться.

Барух попробовал рассмеяться еще раз. Он чем-то напоминал маленького ребенка, который учится свистеть. По дороге к дому Эстер он вновь и вновь украдкой пытался засмеяться, и из его рта вылетал этот нелепый звук. При этом у Шимона сжималась диафрагма и он передергивал плечами.

Остановившись перед домом Эстер, он подумал, как ему хотелось бы рассказать ей о Меркурио и поделиться своими размышлениями. Поэтому Шимон помедлил, стоя перед дверью. И вдруг услышал доносившийся изнутри мужской голос. И голос этот ему не понравился. Может быть, все дело было в том, что ему вообще не нравилось, что какой-то мужчина пришел в дом к Эстер. Шимон оглянулся. На улице никого не было. Он осторожно обошел дом и заглянул в окно. В гостиной, в которой они часто сидели, читали, а иногда и занимались любовью, спиной к окну стоял какой-то толстый мужик с широкими обвисшими плечами и короткими волосами.