Лазоревый грех - Лорел Гамильтон

Она засмеялась, и только смех был у нее детский, как намекна то, каков мог быть у нее голос давным-давно.

— Она стояла на краю бездны и смотрела в нее, а безднасмотрела в ответ?

Мне пришлось проглотить слюну, чтобы иметь возможностьответить, потому что пульс у меня заколотился и внезапно проняла дрожь.

— Ты говоришь так, будто знаешь.

— Я знаю.

Она подошла к нам плавно и изящно. Тело у нее было детское,но двигалась она не как ребенок. Наверное, за много сотен лет любого можнонаучить плавной походке.

Остановилась она дальше, чем если бы у нее был роствзрослой, чтобы ей не пришлось задирать голову. Я заметила, что она такпоступала все время, пока в комнате ожидания все расхаживали с места на место.

— Когда-то я была настоящим ребенком, которым сейчаспритворяется это тело. Я убегала от всех рыскать и разведывать, как делаютдети. — Она смотрела на меня огромными темно-карими глазами. — Янашла дверь, которая не была заперта. В комнату с многими окнами...

— Ни одно из которых не выходило наружу, —закончила я за нее.

Она моргнула:

— Именно так. А куда они выходили?

— На зал, — ответила я, — на огромныйзал. — Я подняла глаза к сводчатому потолку. — Вроде этого, толькокуда больше, а комната с окнами была над ним.

— Ты не была во внутреннем святилище, здесь у меня нетсомнений, но ты говоришь так, будто стояла там, где стояла я.

— Не физически, но я там была.

Мы переглянулись — взгляд общего знания, общего ужаса,общего страха.

— Как близко ты подходила к кровати? — спросилаона.

— Ближе, чем мне хотелось бы, — ответила яшепотом.

— Я коснулась черных простыней, потому что думала, чтоона всего лишь спит.

— Она спит, — сказала я.

Валентина серьезно покачала головой:

— Non. Сказать, что она спит, то же самое, что сказать,будто спит любой вампир. Это не сон.

— Она не мертва. Не мертва так, как вы все бываете восне.

— Верно. Но она и не спит.

Я пожала плечами:

— Как ни назови, а она не бодрствует.

— И за это мы ей искренне благодарны, так ведь?

Она говорила так тихо, что мне пришлось наклониться.

— Да, — шепнула я. — Благодарны.

Она подняла руку и тронула мою шею, а я вздрогнула — не отприкосновения, но от ее напряженных слов:

— Только мы с тобой испытали прикосновение тьмы.

— И еще Белль Морт, — добавила я.

Валентина посмотрела на меня вопросительно.

— Белль позвала меня в какой-то сон, где вокруг насподнималась тьма.

— Нашей госпоже об этом не доложили.

— Это случилось только сегодня, рано утром.

— Хм-м, — произнесла Валентина, захлопывая веер ипропуская его через миниатюрную ручку с золотистыми ноготками. — Об этомнужно сказать Мюзетт.

Она смотрела на меня снизу вверх, и в ней было намногобольше, чем должно было бы быть. На вид ей всегда будет восемь, детскийвозраст, но в глазах ее было взрослое знание — и еще что-то.

— Должны вскоре явиться гости, которых не ожидали. Я немогу портить сюрприз, потому что это рассердит Мюзетт, а через ее посредство —Белль, но я думаю, что ты и я будем равно им не рады. Я думаю, что ты и я болеевсех других увидим в них катастрофу, которую они в себе несут.

— Я не понимаю.

— Жан-Клод объяснит тебе их присутствие, когда ониявятся, но только ты и я полностью поймем, почему даже то, что ониявились, — плохо. Очень плохо.

Я наморщила лоб:

— Извини, но я потеряла нить.

Она вздохнула и раскрыла веер отработанным движением.

— Мы поговорим снова после этого сюрприза.

Она повернулась и направилась обратно к шторам. Я ееокликнула:

— А что тебя спасло от тьмы?

Она обернулась, снова складывая веер, будто играть с нимбыло у нее привычкой.

— А что спасло тебя?

— Крест и друзья.

Она чуть улыбнулась, но глаза ее остались пустыми и серыми,как вьюга.

— Моя человеческая няня.

— А она видела ту, что лежала на кровати?

— Нет, но та ее увидела. Она завизжала, и визг длился идлился, пока она не свалилась замертво. И тело ее лежало там еще долго, потомучто никто не хотел туда входить.

Валентина с треском раскрыла веер. На этот раз мне удалосьне вздрогнуть.

— Запах стал совершенно невыносим.

Она улыбнулась, обращая свои слова в шутку, злобную шутку,но выражение лица у нее не было шутливым. В глазах стоял испуг, как бы жестокани была улыбка. И она вышла, взмахнув черной шторой.

Все мы трое явно вздохнули с облегчением, когда шторазакрылась, и переглянулись.

— И почему мне кажется, что не мне одной будет сегоднятяжело вынести напряжение?

Ашер так и держал Жан-Клода за руку, но повернулся, чтобывидеть нас обоих.

— Мюзетт чует ложь и не поверит ей.

— Мы с Валентиной только что говорили о матери всехстрашных вампиров, а ты тут же снова о Мюзетт.

Ашер сжал мне руку и вздохнул:

— Ласковая тьма не заберет меня сегодня, Анита. Она непригвоздит меня к столу, не расстегнет на мне одежду и не возьмет силой. АМюзетт может.

— Ты теперь в нашей постели, Ашер, и правила гласят,что она не может тебя забрать.

— Но она чует, что это ложь.

— Если тот факт, что мы с тобой не имели сношения, навампирском радаре превращает наши слова в ложь, то с этим я ничего не могуподелать.

— Мюзетт желает, чтобы это было ложью, ma petite. Онаищет любой повод, который расширит ее поле действий. Твои сомнения и сомненияАшера ей такое поле дают.

Я закрыла глаза и медленно сосчитала до десяти. Когда яснова открыла их, оба вампира смотрели на меня со всем искусством держатьнепроницаемую маску на лице. Я глядела на эти живописные портреты, вдругставшие трехмерными, весьма жизнеподобными, но все же не живыми.

Я стиснула руку Жан-Клода, и он ответил на пожатие.

— Ребята, не делайте каменных морд. Мне и без тогосегодня хватит хлопот.

Они оба моргнули — долгим грациозным движением — и сновастали «живыми». Я поежилась и отобрала руку у Жан-Клода.