Последнее «долго и счастливо» - Соман Чайнани

Целыми днями никто не видел его ни в доме, ни в лугах, ни возле дубовой рощи, и никто не знал, где он спит, да и спит ли вообще. Гвиневра вся извелась оттого, что ее сын голодает, но затем Агата деликатно предложила ей оставлять для Тедроса по вечерам на крыльце корзинку с едой. Так они и начали делать, и к утру корзинка всегда испарялась.

Агата к исчезновению Тедроса отнеслась неоднозначно – с тревогой, но одновременно и с облегчением. С одной стороны, солнце стремительно угасало, день превратился в постоянные сизые сумерки. Мир катился к своему концу, а принц, который мог спасти его одним поцелуем, провалился неведомо куда.

Но с другой стороны, впервые за последние несколько недель Агате не нужно было думать о своем принце.

А между тем их отношения с Тедросом к этому времени стали не менее запутанными, чем когда-то были между ней и Софи. Это оказалось мучительно. Любая мысль Агаты в эти последние недели так или иначе была связана с Тедросом – она беспокоилась за него, боролась с ним, заискивала перед ним. Тедрос, Тедрос, Тедрос – пока ее собственная жизнь не превратилась в ад. Лишь после исчезновения принца Агата вдруг вспомнила, что можно жить и без него, своей собственной жизнью, причем эта жизнь будет достаточно полной. Кроме того, поскольку в конце ее сказки все отчетливее вырисовывалось одиночество, то хорошо бы, наверное, начать привыкать к нему, да?

После исчезновения Тедроса прошло пять дней, и все остальные, включая Агату, уже успокоились и каждый нашел себе дело по душе. Хорт с удовольствием целыми днями помогал Ланселоту на ферме. С утра и до ночи они доили коров, работали на огороде, собирали снесенные курами яйца, стригли овец, купали лошадей и пытались укротить бешеного козла по кличке Фред, у которого была привычка гоняться по лугам за любой особой женского пола. По вечерам Хорт возвращался домой потный, пропахший сеном и навозом – и безумно счастливый. Они с Ланселотом все больше напоминали отца и сына. Даже внешне стали похожи – у обоих блестящие черные волосы, выпяченная грудь и тяжелая уверенная поступь.

Гвиневра целыми днями хлопотала по дому – стирала, шила, готовила, прибиралась, причем делала все это охотно, увлеченно, отказываясь от посторонней помощи. Создавалось впечатление, что эта бесконечная работа необходима ей, чтобы отвлечься от своих мыслей.

Таким образом, Агата и Софи оказались предоставленны сами себе.

И впервые с того момента, как они потеряли свое «долго и счастливо», не было парня, который стоял бы между ними. Очутиться среди здешних пустошей, не имея никаких срочных или важных дел, – как же это напоминало их былую жизнь в Гавальдоне, городке, бесконечно далеком от мира принцев и волшебных сказок!

Хорт ночевал на кушетке в тесной каморке, а обеих девушек поселили в небольшой комнате для гостей, где им приходилось спать на одной кровати. Каждое утро они завтракали яйцами и беконом в компании Хорта, Ланселота и Гвиневры, приводили себя в порядок, а затем Гвиневра выпроваживала их из дома, чтобы не путались у нее под ногами. Дальше они весь день проводили гуляя по лугам или катаясь верхом на лошадях.

Всю последнюю неделю отношения между Софи и Агатой оставались натянутыми, по вечерам они сквозь зубы желали друг другу доброй ночи и свертывались калачиком каждая на своем краю широкой гостевой кровати. Гуляя по лугам, они разговаривали – не могли же они молчать целыми днями! – но разговоры эти были какими-то вымученными, касались в основном размышлений о том, что сегодня может быть на обед, какой красивый вот этот луг или вон та роща, да еще о погоде (хотя что было о ней говорить – погода в этом зачарованном месте всегда была неизменно хорошей). Софи, как заметила Агата, выглядела озабоченной, раздраженной и то и дело посматривала на свое кольцо и чернеющее под ним имя Тедроса. Если им доводилось по пути столкнуться с Ланселотом, Софи с преувеличенным вниманием начинала рассматривать свои ногти или у нее тут же развязывался шнурок, который нужно срочно завязать, – одним словом, всячески избегала встречаться с рыцарем взглядом. А проснувшись среди ночи, Агата слышала порой срывающиеся с губ Софи странные несвязные фразы: «Не слушай его»… «Золото черных лебедей»… «Сердце не обманет». Затем Софи, как правило, начинала ворочаться, просыпалась – дрожащая, с покрасневшим лицом – и бежала в ванную, где надолго закрывалась.

Агата рядом со своей старинной подругой чувствовала себя довольно неуютно. Путешествуя вместе с Мерлином, она убедила себя, что позволить Софи попытаться вернуть Тедроса – поступок добрый и правильный. Почему? Потому что Софи, во-первых, уничтожит свое кольцо, что убьет Директора школы, а во-вторых, сама Агата по-любому не может стать той королевой, которая нужна Тедросу, – так почему же не дать Софи еще один шанс?

Однако слова, которые сказал на берегу пруда Хорт, пробили брешь в этих убеждениях, казавшихся до этого совершенно непоколебимыми.

С одной стороны, претендуя на то, чтобы получить власть над одним из королевств Добра, Софи продолжала держать Добро заложником своего кольца. А это, даже если принять условия, на которых Софи соглашалась спасти Добро, поступок, судите сами… недобрый, мягко говоря. Злой поступок.

Но еще важнее другой вопрос: а сможет ли Софи действительно сделать Тедроса счастливым? Тедрос только кажется сильным и уверенным в себе, но, на самом деле, он мягкий, застенчивый и одинокий. Способна ли Софи достаточно тонко почувствовать и понять все это? Чем больше Агата думала о будущем Софи и Тедроса, тем сильнее ее одолевали недобрые предчувствия, словно она заново переживала старинную историю. Сейчас Агата чувствовала себя Ланселотом, она отдавала Тедроса Софи точно так же, как рыцарь уступил когда-то руку Гвиневры своему лучшему другу Артуру. Благородный поступок, кто спорит, – но много ли хорошего из него в конечном итоге вышло?

Шли дни, Тедрос не возвращался, Софи и Агата все глубже погружались каждая в свои мысли, все меньше общались между собой…

А затем пришел черед Нелли Мэй.

Все последние шесть дней Агата ездила на коне по кличке Бенедикт, которого выбрала за его тощие ноги, жидкую вороную шерсть и частый сухой кашель.

– Агги, ты что, с ума сошла?! – воскликнула Софи, когда в первый раз увидела Агату на Бенедикте. – Все знают, что вороные кони плохо слушаются наездника, недружелюбны и всегда себе на уме. К тому же этот дохляк все время хрипит, как на смертном одре. Какого черта ты его выбрала?!

– Выбрала, потому что он похож на меня, – ответила Агата. Она погладила Бенедикта по холке и обнаружила там целый полк блох.

Софи же тем временем остановила свой выбор на элегантной арабской кобылке по кличке Нелли Мэй – гнедой, с белоснежным хвостом.

– Ах, у нее в глазах столько огня! – восхищалась кобылкой Софи. – Насколько мне известно, она принадлежала Шехерезаде.

– Шерхер… кому?

– Ах, Агги, ты что, не ходила в своей школе Добра на уроки истории сказочных принцесс? – удивилась Софи, взбираясь на Нелли Мэй. – Нужно было ходить, тогда бы ты знала, что сказочная принцесса не обязательно должна быть блондинкой с белоснежной кожей, маленьким носиком и каким-нибудь дурацким именем типа Кувшинка или Сыроежка…