Гонка за счастьем - Светлана Павлова

— А почему брат? — тупо спросила я. — Слушай, Алена, расскажи мне все, что ты знаешь об этом.

Славящуюся острым язычком и любовью к распространению всевозможных сердечных тайн приятельницу уговаривать долго не пришлось — она без лишних церемоний приступила к приятному занятию.

— О’кей. Не мне расписывать достоинства твоего родителя, сама знаешь, все при нем — и талантлив, красив, и знаменит, а уж излагает — заслушаешься… В общем, полный набор, устоять хоть и можно, но трудно. В прошлом семестре он коротко мелькнул на нашем сером небосклоне, но с такими оборотами, что все гудят до сих пор. Всего-то и было — пять лекций, зато каких…

— Но это же утром, какие амуры…

— Да ты не торопи, душа моя, а внимай, коль просила. По пятницам на второй паре — полное присутствие курса, весь филфак в обмороке… на сачке только о нем и говорят, пудрят носы, румянятся — может, мэтр заметит, удостоит хотя бы взглядом. Все прочие сбегают с занятий, чтобы попасть на событие семестра и хоть одним глазком узреть — в общем, ажиотаж…

— И как же при таком вавилонском столпотворении может что-то возникнуть, даже если мэтр и удостоил взглядом?

— Еще как может, было бы желание, а остальное — дело техники. Красоток у нас — завались, сама знаешь, факультет невест, но Маринка Козырева — это, скажу я тебе, нечто, самая-самая… мать — цыганка из «Романа», отец — из знаменитой династии футболистов Козыревых, настоящий Жан Маре, недавно погиб в автокатастрофе.

Ну, так вот, Маринка — жутко страстная и безумно самоуверенная, увидела твоего папа и запала на него. Весь курс следил за развитием событий — она клятвенно заявила, что Загорский не устоит и клюнет.

— Да где же он должен был клевать? Прямо на лекции?

— Is still naive![2]Да где угодно! Главное в этом деле — искра, которая высекается и передается! А в каком антураже сие происходит — не важно, важно — что высеклась, а повод и место найти — раз плюнуть, уж поверь эксперту на слово… Так вот, Маркиза — девица не просто активная, но и с воображением, тут же изобрела простенькую версию и разыграла ее — попросила у Загорского консультацию, приврав, что пишет о нем статью в «Московский университет». Конечно, своего добилась, и, сама понимаешь, не только в смысле консультации — глазищи, ресницы, фигура — все без дураков, все тип-топ…

— А вы, судя по всему, радостно обсасывали и смаковали детали… И не противно было?

— Отнюдь. А почему должно быть противно? Чем еще прикажешь жить, в наши-то годы? Одной непролазной зубрежкой? Роман — он и есть роман, пьянящее, хоть и временное затмение, выброс адреналина. Да что ты придираешься?

— Ладно, молчу.

— Сначала мы действительно радостно обсасывали подробности — «он — мне, я — ему», но потом что-то изменилось. Маркизу стало не узнать — молчит, отмахивается, отделывается общими фразочками, хорошеет до неприличия — влюбилась, не иначе. И вдруг — раз, все кончается, замкнулась, стала нервной, пошли слезы, пропуски… Не явилась сдавать сессию, а потом, ничего никому не объяснив, написала заявление на академотпуск. Никаких ни с кем встреч, вечеринок… вообще никаких контактов, даже на звонки не отвечает — сразу кладет трубку. Чувствуем, что прелестное затмение закончилось и начало попахивать чем-то совсем другим… Только тогда до нас дошло, что пора вмешиваться, и мы толпой, без предупреждения, подвалили к ней — что, да как… Она тут же, в прихожей, молча распахнула халат, и мы отпали — настоящий огурец! Сказала, что уже шесть месяцев, будет мальчик, если девочка — живот обычно круглый…

— А дальше?..

— Дальше — больше… Бедная Маркиза рассказала, что устроила истерику будущему папаше и потребовала, чтобы он разводился. Он сначала что-то невразумительное промычал — вроде как согласился, а потом завилял, заявил, что должен все честно рассказать своей благоверной — и в кусты… с концами…

— То есть как с концами?..

— А вот так, был — и йок, весь вышел… Калерия Аркадьевна — ге-ни-аальная дама, сотворила какой-то особый сценарий, в котором шансы претендентки на роль младшей жены оказались равными нулю. Не знаю, какую уж разборку она устроила своему нашкодившему супругу, но, наверное, с размахом — Маркиза сказала, что он даже не соизволил появиться, хоть что-то объяснить… он просто исчез, растворился, трусливо спрятался.

— Просто исчез… спрятался?!

— Ну, не совсем уж по-простецки, а с реверансом — в утешение прислал конверт с виршами, где, под витиеватым прикрытием, самым недвусмысленным образом заявлялось, что хорошего — понемногу, погуляли — и баста, разбирайся, мол, сама, а он — умывает руки… Но все — аккуратненько так, в образах, иносказательно… такой элегический романсец сварганил, наверное, и музычку прописал, да еще и заработал при этом… и главное — без подписи, не подкопаешься…

— И это… — все?..

— Почти… Маринкина маман, интеллектом не обезображенная, да и образованием тоже, в гневе позвонила вам и напоролась на разыгравшую все как по нотам гениальную даму, которая сообщила ей о каком-то списке из кучи мужских имен, якобы могущих оспорить отцовство. При этом категорически была отвергнута лишь одна-единственная достоверность — догадываешься, о ком речь?.. — так как утверждалось, что факт отцовства из-за бесплодия твоего родителя невозможен в принципе, и сей непреложный факт якобы может быть засвидетельствован соответствующими медицинскими справками.

Вот теперь — все… Так обстряпала этот сюжет дружная парочка, предоставив девчонке одной расхлебывать все последствия.

— И никто ничего не выяснял?!

— Да как тут начинать выяснение? Мы сунулись было, дружно возмутившись, решили устроить бучу, но Маринка запретила — категорически. Мы и заткнулись.

— А у нее что, действительно были… близкие отношения со всеми мужчинами из списка?

— Ну, списка-то, положим, никто не видел… Да и был ли он? Кто знает, кого там приплели. Маркиза, конечно, не монашка, да и трудно за кого-нибудь ручаться, свечку ведь никто не держал, но в то время она втюрилась в твоего отца по уши и никого больше не замечала.

Выяснять больше ничего не хотелось. Хотелось просто зажать уши, провалиться сквозь землю или тихо завыть. Наверное, я была похожа на истукана, потому что, внимательно посмотрев на меня, словоохотливая просветительница поднялась, решив, вероятно, что отомстила-таки за подругу.

— Надо же, святая невинность, тоже прибалдела. А твои заботливые конспираторы, значит, свое чадо оберегают, а чужое можно — фейсом об асфальт…

— Я на самом деле ничего не знала…

— Заметно… Слушай, а почему бы тебе самой не поинтересоваться, как благородный композитор, распинавшийся на лекциях о высоте человеческого духа, собирается действовать дальше на грешной земле, причем, грешной не без его высокодуховного участия? Младенец ведь скоро появится… Вообще, если честно, все это как-то жутко противно…