До февраля - Шамиль Шаукатович Идиатуллин

– Он не пытался. Я пыталась, ну и… – она улыбнулась. – Совсем, в общем. Ну я и успокоилась. Странно, конечно, совсем без этого, но мне это вот здесь уже было. Так что я и не спрашивала, почему, как, психологическое там или физическое. И к врачу ума хватило не посылать. Просто радовалась тихонечко.

– А в физическом плане было что-то необычное? Травмы, может, приметы какие-то?

– Нет.

– Обрезан он был?

Ольга, вопреки опасениям Андрея, улыбнулась.

– Нет. Он же не татарин и не еврей.

– Фамилия, скорее, татарская.

– Д-да? – удивилась Ольга. – Я как-то не задумывалась. Н-нет, вроде никогда о таком не заикался. Хотя по жизни…

Она хмыкнула, будто хныкнула, и поспешно закрыла рот платочком.

Господи, он кружевной, что ли, подумал Андрей с некоторым даже ужасом, и как мог отвлеченно спросил:

– А не было признаков, что он женщинами не интересуется, потому что другие интересы?

Ольга мотнула головой, глядя на него исподлобья. Понимает. Коли так, Андрей спросил прямо:

– Вы точно ничего такого в его поведении, когда он с Арсением, не замечали?

Ольга, набычившись еще сильнее, тихо спросила:

– Вы полагаете, я могла и замечать такое, и продолжать под одной крышей?..

Андрей смотрел на нее. Ольга обмякла – и призналась:

– Подозревала, конечно. Следила даже, Арсению велела при малейшем… Но не было ничего такого. Да и сам он признался, что просто такой с детства почти, никакого интереса ни с какой стороны нет. Извинялся, даже хотел мне с «Али» выписать…

Она покосилась на перегородку – и замолчала, неловко улыбаясь.

Андрей постарался сделать понимающее лицо и застыл, потому что Ольга спросила всё с той же неловкой улыбкой:

– Он правда всё это делал?

Андрей медленно кивнул.

– Вы его найдете?

Андрей, подумав, снова кивнул.

– Не могу я здесь, – сказала Ольга. – Ужас, видите же. Я мучаюсь, Арсений страдает. Но лучше здесь, чем…

Она, покосившись на перегородку, снова промокнула глаза, а заодно как будто стерла наконец страшно застывшую улыбку и бодро сообщила:

– Зато почти бесплатно, считай. В любом случае, немного осталось. Мы тут на всю улицу одни, до новогодних каникул. А потом нас отсюда попросят – и снесут всю улицу. Жилой комплекс «Заря» строить будут. Красота, а?

Андрей неопределенно повел бровями. Ольга почти прошептала:

– До тех пор не получится… ну, решить? Домой очень хочется.

Андрей опять повел бровями и спросил:

– Не страшно здесь?

– Здесь – не страшно, – сказала Ольга. – Чего тебе?

Из-за перегородки выдвинулся белобрысый мальчик, заметно подросший по сравнению с фотоверсией, и хмуро сказал:

– Телефон отдай.

Ольга посмотрела на Андрея. Он сообщил, вставая:

– Да, спасибо, я пойду уже, пожалуй. Ольга Дмитриевна, вы нам очень помогли. Невероятно просто.

Андрей подхватил куртку и шагнул к ботинкам. Половичок у входной двери был именно что в шаге от воображаемой границы кухни.

Ольга протянула сыну телефон. Арсений схватил его, но не ушел, недобро глядя на мать и гостя.

– Арсений, взрослые разговаривают вообще-то, – сказала Ольга раздраженно.

– Дядя Радмир хороший был, – заявил мальчик, глядя в угол.

– Арсений, – грозно начала Ольга.

– Он маму мою убил, – сказал Андрей, берясь за дверную ручку, утопленную в войлочной подушке обивки, и не глядя, как Ольга закрывает ладошкой рот, а ее сын так и хмурится в темный угол. – И сестру. Спасибо, Ольга Дмитриевна, огромное. До свидания, Арсений.

И вышел в холодную тьму, мягко закрыв за собой перекошенную дверь.

Глава восьмая

Маме было жалко номер, привычный и красивый, с тремя тройками подряд. Но, как разумный человек, она согласилась с тем, что цифры в номере давно не важны и не видны: их сто лет уже никто не запоминает, не набирает и даже не записывает: просто один раз копипастишь либо просишь себя набрать, забиваешь в контакты, и дальше общаешься с «Дарьей-гр.2812», «Артемом-сантехником» или «Магой-рынок-мясо». А как нормальная тетенька, мама сразу была согласна, что не хочет, чтобы ее номер и номер ее дочери знал тот, кто умеет присылать страшные сообщения и ролики – а тем более умеет эти ролики снимать, а сообщения воплощать в жизнь. И в смерть.

Возможно, хватило бы смены только Аниного номера, но лучше было перебдеть. Вместе с симками Аня купила маме новый телефон и со странным чувством виноватого торжества вновь расплатилась картой Баженова – пока счет не заморозили. Аня предполагала, что это должно произойти вот-вот. Ей почему-то важно было расплатиться этой «визой». Как будто это что-то доказывало – то ли что Аня продолжает жить, даже если владелец карты мертв, то ли что живо «Пламя», под возрождение которого аванс и выдавался.

Аня попробовала придумать красивую формулировку про то, что рукописи «Пламени» не горят даже в убийственном пламени, уничтожившем людей и здания, но получилось так пошло и пафосно, что ее передернуло от омерзения сперва к словам, потом к себе. Люди гибнут, а я словами жонглирую, подумала Аня. С другой стороны, в этом суть литературы: люди гибнут, а мысли нет, если оформлены в правильные и красивые слова, которые хочется хранить и повторять.

Вот только хочется ли мне?

Она вздохнула, проверила мамины телефоны, убедилась, что перенос контактов и приложений завершен, и вынесла новый аппарат на кухню. Мама за неимением телефона пялилась в не потемневшее еще окошко, за которым были детская площадка с недалекой мусоркой. На площадке в течение дня сменялись группы мамашек с укутанными карапузами, вокруг мусорки кипело лайтовое, зато нескончаемое сафари с участием голубей, ворон, кошек и собак, которых время от времени распугивали соседские алкаши. Двор тети Жанны был куда интересней, чем у Марковых, Аня давно это заметила – и в детстве здорово завидовала.

– С наступающим, мамуля, – сказала Аня, чмокнув маму в щеку и вручая телефон.

Мама растерялась:

– Ой, Ань, а я-то приготовить не успела, то есть забрать…

– Успеешь. Три недели еще. Просто без телефона никак, вот я и заранее. Пользуйся. Только в пабликах и всяких открытых сетях имя не свети. У нас, конечно, распространенные, но если с фоткой…

Мама, покивав, осторожно погладила Аню по волосам и спросила:

– Ты как, нормально?

– Да, вполне. На удивление. Иногда даже кажется, что кино смотрю: в жизни-то так не бывает. Что это не я, а героиня. Хотя какая я…

– Ты главная героиня, – сказала мама твердо. – Заканчивай давай. Столько сделала.

– Сколько? – горько спросила Аня. – Ничего же не доделала. Журнала нет и не будет, скорее всего, работы тоже, издательства нет потому что, возвращаться некуда, из универа ушла, даже гада этого не поймала и не помогла, прячусь и трясусь как заяц.

Мама,