Петербург. Тени прошлого - Катриона Келли

уже мог давать рекомендации, опираясь на письма читателей, – в том числе советовать посетить рыбный ресторан «Демьянова уха» на Петроградской стороне. Однако, как деликатно намекала та же статья, далеко не все новые места были так хороши. Но не замысловатые названия – такие как «Охотничий домик» или «Берега Невы», – «не вывеска, не яркая неоновая реклама и даже не интерьер создают авторитет такого рода предприятий, – заключал автор. – Уют, сердечный прием, доброжелательность, отличная кухня и безукоризненный сервис могут привлечь сюда гостей»[1200].

Можно было и не добавлять, что всего этого категорически не хватало.

Какой бы ресторан человек ни выбрал, плохой или хороший, все равно приходилось стоять в очереди, чтобы войти, а долгое ожидание не гарантировало попадания внутрь, поскольку у швейцаров была собственная система: важных посетителей пропускали без очереди, когда бы они ни приходили[1201]. У тех, кто разбогател на теневой экономике, водились шальные деньги – у этих персонажей появились «свои» рестораны, в частности «Эльбрус» на Лиговском проспекте – средоточие «бандитской» музыки. В «Баку» на Садовой и плавучие рестораны «Парус» и «Корюшка» ходила более разнообразная публика (директора мебельных магазинов и т. д.), но и здесь музыка – от одесских уличных песен до западного рока – была важнее меню. Дамскую часть публики, как вспоминал музыкант, игравший в оркестре одного из ресторанов, составляли в основном женщины, пришедшие с иностранцами, или подруги дельцов черного рынка, то есть те, кто занимался проституцией в скрытой форме[1202].

«Кофе с огнем»

Ради еды и повседневного общения в Ленинграде ходили не столько в рестораны, сколько в кафе. Начиная с 1960-х число таких мест стало заметно расти; поворотным пунктом было постановление ЦК КПСС от 7 марта 1967 года «О мерах по дальнейшему развитию и улучшению общественного питания». В 1967 году таких заведений было 55, в 1968-м – 76, а в 1988 году уже 238[1203].

7.1. Кафе-кондитерская, Невский проспект, 8. Фото П. А. Псарова, 1965. ЦГАКФФД СПб

За названием «кафе» (или столь же распространенным «кафетерий»)[1204] могло скрываться разное. Там могли подавать чай, кофе и сладости – то есть под «кафе» понималась кондитерская. Самым известным из таких мест было кафе «Север», известное до всплеска шовинизма в конце 1940-х как кафе «Норд», – здесь предлагали великолепные пирожные (их также можно было купить в одноименном магазине), а также изысканные открытые бутерброды и прочие изощренные удовольствия:

Кондитерская под этим названием еще существует на Невском. А тогда надо было, спустившись на несколько ступенек, пройти сквозь весь магазин, сквозь невыносимо сладкий запах лучших в городе пирожных «от “Норда”», чтобы открыть низкую дверь в кафе. Маленькие столики, крытые стеклом поверх зеленого сукна, многочисленные фарфоровые белые медведи, зеркала, низкие потолки.

Какие лакомства! «Кофе с огнем», например. Не слишком вкусный напиток, но он пылал (политый сверху спиртом) и вызывал безудержное счастливое волненье [Герман 2000:71].

В Москве, хвалились ленинградцы, ничего похожего на «Север» не было, и тут они были правы. Город действительно можно было считать столицей кафе в РСФСР – сравниться с ним в этом смысле могли только прибалтийские города: Рига, Таллин или Тарту[1205].

Кафе-мороженое, трогательно прозванное «Лягушатником» (по цвету стульев), на углу Невского и улицы Софьи Перовской (Малой Конюшенной), начиная с 1960-х стало еще одной любимой точкой горожан[1206]. Кондитерские действительно служили главными хранительницами особого «ленинградского стиля». Наряду со стандартными советскими тортами и пирожными типа «Праги» или «Птичьего молока», здесь можно было полакомиться «блинчатыми пирожными»: это были «не банальные трубочки, а именно сложенные конвертом пирожки из тонких блинчиков» [Герман 2000: 71][1207].

В кафе второго типа можно было быстро перекусить. Такие заведения обычно называли в соответствии с блюдами, которые там подавались («Чебуречная», «Пышечная», «Шашлычная», «Пирожковая»), хотя встречались и более изобретательные названия. Из наиболее запомнившихся можно назвать «Минутку» (где всего за 22 копейки можно было купить вкуснейший пирожок и испытать буквально райское наслаждение); стоячую закусочную при «Метрополе» (здесь подавали слоеные пирожки с мясом, котлеты по-киевски и пожарские котлеты); кафе «Ленинградское»; кафе в ДЛТ и кафе «Лукоморье» и «Погребок» на Васильевском острове[1208]. Список подобных мест у В. Уфлянда читается как стихотворение в прозе:

Кафе-автомат с пивными автоматами, угол Троицкого и Невского. Забегаловка при гостинице «Балтийская». Чанашная на Загородном. Шашлычная на Разъезжей. Забегаловки на Лиговке и ларьки на Московском вокзале. Кафе с разливухой на углу Суворовского и Невского. <…> Мороженица на Надежденской (теперь Маяковского) и угол Бассейной (и теперь еще Некрасова). <…> Ресторан «Вечерний» (угол Бассейной и Литейного – так?). Ресторан «У евреев». «Кавказский». «Садко» [Уфлянд 1999: 67][1209].

Третий тип составляли кафе во французском понимании – места, где можно было перекусить, но главным считались напитки. У таких заведений могли быть названия («Гавана», например), но они также могли называться просто: «кафе», «молочное кафе» или «кафетерий»[1210].

К какому бы типу кафе ни принадлежали, меню в них были беднее, чем в ресторанах, а из напитков не подавалась водка (хотя часто присутствовали более изысканные напитки, вроде коктейлей). Как и во всяком советском городе, в Ленинграде были всевозможные столовые, некоторые (в том числе университетская «Восьмерка» и «Академичка» на Васильевском острове – прибежища сотрудников близлежащих НИИ и вузов) обладали особым характером[1211]. Но как бы то ни было, именно кафе в позднесоветский период служили главными местами социального взаимодействия.

Происходило это не потому, что там было красиво. Независимо от официальной категории и названия (или его отсутствия) оформлены кафе были, как правило, в унылом и, на взгляд иностранца, довольно депрессивном стиле. Цвета были мутные, занавески висели застиранные, из-за мигающих или уже перегоревших лампочек и без того неяркое освещение становилось более тусклым. Полы часто были из искусственной мраморной штукатурки, куда, как казалось, изначально замешивали грязь, которая затем вылезала в швах. Чтобы увеличить пропускную способность, заведения часто работали в режиме «забегаловок», где не было сидячих мест, а посетители должны были стоять за высокими, зачастую довольно шаткими столиками со столешницами из прессованного пластика или металла. Чашки обычно были сделаны из простого белого фаянса, а ложки – из низкосортного алюминия, который гнулся при малейшем нажатии. На ножи изначально можно было не рассчитывать[1212].

Кафе так любили не за то, что в них было лучше, чем дома, а потому, что они отличались от