Прикосновение - Клэр Норт

– Ощущаешь жжение?

– Нет.

– А боль?

– Терпимая. Зато у тебя холодные пальцы.

– У меня не все в порядке с кровообращением. Давай переодевайся. – Я через голову надела на него футболку, помогла поочередно просунуть руки в рукава, заправила нижнюю часть в брюки. Он сидел, наблюдая за моими действиями, неподвижно и прямо, дыхание его стало ровным. Когда же я пальцами прикоснулась к шраму на его животе, он не поморщился, но напрягся всем телом, его мышцы свело подобием судороги.

– Как размер? Подходящий?

– Да, в самый раз.

– Я тебе и джемпер купила. Он может расползтись при первой же стирке, но пока выглядит теплым и чистым.

– Спасибо.

– Не за что.

– С чего такая забота?

Я вздохнула и отвернулась.

– Ты испачкал кровью чехол на сиденье, – пробормотала я. – А пятна крови сложно вывести.

Перекрестки стали для нас замкáми, к которым имелся только один ключ – терпение, поскольку казалось, что все водители решили одновременно отправиться в центр Лиона. По односторонней улице я выехала к реке, где горячая городская молодежь освежалась под звуки «техно» девяностых годов и мощные басы мелодий двухтысячных. Нарушив все правила, я припарковалась перед серым каменным зданием церкви, из-под колоннады которой Дева Мария печально взирала вниз на пеструю толпу, и сказала:

– Мы не можем больше пользоваться этой машиной.

– Почему?

– Ирэна уже отсутствует гораздо дольше восьми часов. Если сегодня у нее тоже ночная смена, то она началась некоторое время назад. Последним человеком, в кого я внедрялась, был Макс, брошенный мною на сервисной станции…

– Думаешь, в «Водолее» сообразят, кем ты стала?

– Ты знаешь их лучше. Вот и скажи: ты бы догадался?

– Да. Вероятно, сумел бы.

– А потому и нужно избавиться от машины. С этого момента нам подходит только общественный транспорт. Если доберемся до Испании или даже до Гибралтара, не пустив по следу погоню, это сильно облегчит нам жизнь. Но сейчас я хочу выпить.

– Выпить?

– Ты можешь ходить?

– А ты считаешь, сейчас подходящее время для выпивки?

– Как нельзя более, – ответила я, открывая дверь автомобиля. – Я леди из числа любительниц текилы.

И я заказала себе текилу. Койл ограничился апельсиновым соком.

Во Франции апельсиновый сок означает слабо газированный приторно-оранжевый напиток из круглой бутылочки. Мы сидели за стойкой бара, окруженные плоскими экранами телевизоров, по которым показывали футбол и мотокросс. Но публику интересовал лишь матч. Судя по возгласам, играла местная команда, и дела у нее обстояли не слишком хорошо. Койл сильно потел, сжимая в одной руке бумажную салфетку и порой закусывая нижнюю губу.

– С вами все хорошо? – спросил бармен.

За него ответила я:

– Он вывихнул лодыжку.

– Тогда вам лучше обратиться к врачу. Порой такие вывихи приводят к куда более серьезным последствиям, чем можно себе представить.

– Да, вы правы. Налейте еще текилы.

Его глаза излучали скептицизм, но чисто экономические соображения приводили руки в движение, когда он наполнял новый стакан. В этот момент забили гол, и у нас за спинами раздался дружный разочарованный вздох.

– А ты не слишком налегаешь на спиртное? – усмехнулся Койл под звон разбивавшихся сердец футбольных болельщиков и шипение крана, извергавшего свежее пиво.

– Открою тебе важный секрет. Гораздо легче отвлечь внимание посторонних от использованного тела, если это тело обнаруживается приходящим в себя после воздействия наркотиков, алкоголя или в ином, несвойственном ему обычно состоянии.

– Ты собираешься переместиться?

Я сделала еще один большой глоток, почувствовала соль на языке, ожог от крепкого напитка и чуть не крякнула от удовольствия.

– Есть досье. Я сумела похитить архивы «Водолея» через Берлин.

– Ты мне сказала об этом.

– А ты поставил в известность «Водолей»?

– Да. И мы… То есть они… Тебя опасаются.

– Мне показалось, они так и не поняли, что это я была у Янус?

– Нет.

– А ты почему там оказался?

– Это же моя работа, – ответил он. – То, чем я занимаюсь.

Я сделала еще глоток и отставила пустой стакан в сторону.

– Хотя нет, все получилось иначе. – Он говорил словно сам с собой, а я лишь как бы случайно слышала его слова. – Я стал расспрашивать о Галилео, и меня перевели на службу в Париж. Тогда я решил… Я подумал… Впрочем, я еще ни о чем не думал. Просто делал свою работу, как и сказал в ответ на твой вопрос.

У меня были крепкие и острые ногти, которые стали выстукивать дробь по стойке бара.

– Я не собираюсь помогать тебе вредить им, – выдохнул он. – Не пойду против «Водолея», чего бы они ни натворили. Даже если они сами наломали дров. Ты мне не друг. Все сводится к Галилео, и ни к кому другому.

– Я понимаю.

Из телевизора донесся рев стадиона, в баре раздались проклятия болельщиков, разочарованных исходом матча. Я провела пальцем по ободку стакана, но извлечь из него приятный легкий гул не удалось.

Потом Койл сказал:

– Нью-Йорк. Есть… спонсор из Нью-Йорка. После Берлина, когда ты показала мне фото из досье, я хотел побеседовать с ним, но «Водолей» запретил общение. Они сказали, что ты солгала про Галилео. Якобы тебе только это и нужно – устроить полнейший хаос. Ты уложила Элис в больницу. Слышала об этом?

– Она была в синяках и ссадинах, но могла без труда ходить, когда я оставила ее. Остальное из области чистой психологии, и здесь нет моей вины.

– Тебе на нее наплевать?

– В данный момент ее судьба действительно меня мало заботит.

Он потягивал сок так, словно пил виски. Так льют бальзам на раны – старые и свежие, – причиняющие боль.

– Я знаю, что они меня обманывали. Ты, конечно, дрянь, но не лгунья. Должно быть, мне следует поблагодарить тебя за это.

– Напейся.

– Спонсор, – сделал он новый заход. – Есть спонсор в Нью-Йорке.

– Что именно он спонсирует?

– Нас. «Водолей». Наши подразделения находятся в разных местах и отделены друг от друга. Если в одно проникнет враг, остальные не должны подвергаться опасности, но должен существовать главный орган управления, те, кто наблюдает за картиной в целом. Мы неплохие люди. Никогда не причиняем вреда своим. И если был отдан приказ… Если Галилео защищают… Спонсор точно знает причину.