Воображаемый враг: Иноверцы в средневековой иконографии - Михаил Майзульс

Главный антигерой этой истории – бристольский иудей по имени Сэмюэль. Однажды, куда-то отправившись вместе с сыном, он заприметил на улице христианского мальчика по имени Адам. Выдав себя за христиан (а позже и за его родственников), они зазвали ребенка к себе – поиграть и поесть яблок. Дома хозяева после трапезы, во время которой ему усердно подливали пива, его связали, а затем распяли. В ходе ритуального истязания Сэмюэль неоднократно величал Адама «богом христиан» (Hic est deus christianorum) или «телом христианского бога» (corpus dei christianorum). Адам взмолился о помощи к Деве Марии, а три иудея, участвовавшие в пытке, принялись издеваться над ним, призывая его совершить чудо и спастись, сойдя с креста. Эти слова – калька с насмехательств, которым, как сказано в синоптических Евангелиях, собравшиеся на Голгофе подвергли Христа: «Разрушающий храм и в три дня созидающий! спаси себя самого; если ты Сын Божий, сойди с креста. Подобно и первосвященники с книжниками и старейшинами и фарисеями, насмехаясь, говорили: Других спасал, а себя самого не может спасти! Если он Царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в него» (Мф. 27:40–42; ср.: Мк. 15:29–32; Лк. 23:35–39). С помощью этих реплик автор «Страстей Адама Бристольского» уподоблял убийц мальчика богоубийцам, а его самого – Христу[619].

В какой-то момент сын Сэмюэля ударил ребенка ножом. После этого истязатели его связали и решили поджарить, «как жирную курицу». Однако на этом из горла Адама, который уже потерял сознание, вдруг раздался голос, сказавший на древнееврейском: «Я Бог Авраама, Исаака и Иакова, и вы преследуете меня». Пораженные евреи попытались оживить Адама, напоив его пивом. А Сэмюэль уговаривал их снова прибить ребенка к кресту, чтобы посмотреть, придет ли Христос его освободить. В этот момент Адам очнулся и рассказал, что, пока он жарился на огне, ему помогали прекрасная дама и мальчик, который целовал ему раны на руках и ногах. Когда они спросили, кто это был, из горла Адама вновь раздался возглас: «Мое имя Иисус Христос Назарянин». Взбешенный Сэмюэль пригрозил, что распнет и этого мальчика. А затем ударил Адама в сердце, и тот умер, а голоса тысяч ангелов запели: «Благословенны все дела Господа Бога». Пораженные случившимся чудом, жена и сын Сэмюэля заявили, что хотят обратиться в христианство. Он их тоже убил, а три тела спрятал.

После этого святотатец и сыноубийца вместе с сестрой попытался скрыть преступление. Они позвали к себе одного ирландского священника, который оказался в Бристоле проездом по пути в Рим, а потому никого не знал в городе. Выдав себя за христиан, злодеи стали его уговаривать похоронить Адама на церковном кладбище. И рассказали, что это тело их сына, которого распяли иудеи. Однако они боятся заявлять о его смерти королевским чиновникам – ведь те, вымогая у них деньги, могут их самих обвинить в убийстве[620].

Для нас важно, что в этой истории ни сам Адам, ни ирландский священник не смогли распознать в Сэмюэле и его родственниках иудеев. У читателей текста не должно было вызывать удивления, что те по чертам лица, одежде или обстановке дома явно не отличались от соседей-христиан. Тем опаснее, как внушали «Страсти Адама Бристольского», коварство евреев, способных таить свою ненависть ко Христу и христианам. Их враждебная инаковость скрыта от глаз – потому их нужно вдвойне опасаться. Однако на миниатюре, которая сопровождает эту историю в единственной известной рукописи, облик Сэмюэля, пронзающего бок Адама ножом, тотчас же выдает в нем еврея или просто злодея. Иллюстрируя текст, художник отходит от его буквы, чтобы сразу изобличить убийцу и вызвать к нему максимальную ненависть. Повествование, разворачивающееся во времени, и визуальный образ, который конденсирует историю в одну сцену и считывается зрителем мгновенно, устроены по-разному.

Тут работает та же логика, что при изображении дьявольских наваждений. В многочисленных средневековых житиях Сатана, стремясь кого-то искусить, оборачивается светлым ангелом, Девой Марией или самим Христом. Текст обычно подчеркивает, что эта «маска» скроена безупречно и внешне обман было не распознать. Однако художники, иллюстрируя такие сюжеты, почти всегда прибавляли к облику, который принял искуситель, какие-то маркеры демонического – рога, крылья летучей мыши или хищные лапы. В результате зритель видел наваждение не таким, каким оно должно было предстать перед его жертвой: не ангела в небесном сиянии, а ангела с козлиными рогами; не Деву Марию, а Деву с серыми перепончатыми крылами. Такие изображения отступали от логики текста, чтобы тотчас разоблачить дьявольскую иллюзию перед зрителем[621].

Как далеко могут завести поиски еврейских носов в средневековой иконографии, лучше всего видно на примере работ Иеронима Босха. Где-то в 1490–1495 гг. он написал алтарную панель с изображением Иоанна Богослова на острове Патмос[622]. На ней вдохновенный апостол, пребывая «в духе» (Откр. 1:10; 4:2), глядит в небеса: «И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве и кричала от болей и мук рождения» (Откр. 12:1–2). В христианской традиции в этой «жене» и ребенке, которого она носила во чреве, видели Деву Марию и ее божественного сына. Потому Босх изобразил ее в облике Богоматери, у которой на коленях сидит младенец Иисус. Между Иоанном и «женой, облеченной в солнце», на холме стоит синий ангел, который показывает апостолу его откровение (II.2.23).

За спиной у Иоанна стоит странный демон-гибрид с телом насекомого, который явно противопоставляется орлу – символу евангелиста. У беса крылья, похожие на птичьи, поднятые вверх короткие руки и человеческое лицо с длинным носом, на который водружены очки без дужек – символ духовного помрачения. В его круглый живот, поблескивающий, словно металлический доспех, вонзилась стрела, а на голове в темном капюшоне стоит конструкция, похожая на гнездо. Внутри него пылает адское пламя[623]. Рядом с насекомовидным демоном к пригорку приставлен крюк – на многих изображениях того времени с помощью таких инструментов нечистые духи тащат к себе или истязают грешников. А левее, у ног Иоанна, на земле лежат чернильница и футляр для перьев. К груди беса прикреплен желтый или золотой значок в форме небольшого щитка.