Ковчег царя Айя. Роман-хроника - Валерий Воронин

Ел Ро-Гас возле палатки, причмокивая и все время облизывая пальцы – как вкусно! А в конце запил лепешку козьим молоком и поблагодарил Ора за вкусный завтрак. Внешне орос выглядел совершенно здоровым человеком, движения были точны, а взгляд ясен.

– Как ты себя чувствуешь? – опасливо спросил Ор.

– Хорошо.

Ро-Гас поднялся и бодро, без посторонней помощи двинулся к Ковчегу. Здесь его ожидал улыбающийся Аголиав, с радостью наблюдавший, как в великана возвращаются силы. Может быть, и в самом деле болезнь отступила прошедшей ночью?

Ро-Гас обошел Ковчег один раз, другой, с любопытством разглядывая собственную работу, а затем, глядя на своего помощника, спросил:

– А кто это сделал?

Аголиав не понял, что именно имеет Ро-Гас в виду, и сам стал рассматривать крышку Ковчега, надеясь обнаружить какие-то изъяны. Но, ничего не найдя, сказал:

– Веселеил, я тебя не понимаю…

– Ну, кто установил херувимов, отлил кольцо, изготовил засов…

– Ты смеешься? – Аголиав улыбнулся. – К Веселеилу вернулось чувство юмора?

– А? – откликнулся Ор.

– Я говорю, к нашему Веселеилу вернулось чувство юмора, и он стал шутить!

– Хорошо! – крикнул Ор.

Между тем, Ро-Гас провел ладонью по ближайшему к нему херувиму и уже строго спросил у своего помощника:

– Аголиав! Скажи мне прямо, кто это изготовил и установил?

– Кто? Ты! Ты – Веселеил. Разве не помнишь?

Ро-Гас прикрыл рукой глаза и простоял в таком положении достаточно долго, а затем, как бы рассуждая, проговорил:

– Я думал, это сон, видения болящего человека… Неужели это все-таки сделал я?

– Ты, ты, – успокоил его Аголиав и заразительно рассмеялся, – хочешь, спроси у Ора.

– Нет, не надо… Но почему я ничего не помню? Все как в бреду… как в лихорадке… Не осознавал мыслью… будто кто-то свыше руководил моими руками… А, Аголиав?

– Не знаю, – ответил помощник, – наверное, когда человек сильно болен, так бывает.

– Наверное…

Ро-Гас стал рассматривать засов и взялся примерять скобу, но вдруг понял, что запорная часть Ковчега выходит у него какой-то корявой, без изыска. Он размышлял, чем бы украсить скобу, и вдруг подумал о цветочке либо листике. Листик! Его не сложно изготовить, и он гармонично «ляжет» над затвором, прикрыв его от посторонних глаз…

– Моисей идет! – вдруг рядом раздался голос Ора, и Ро-Гас сразу же отвлекся от собственных размышлений.

Надо же, старец смог встать на ноги!

Моисей осторожненько шел по тропинке, натоптанной за последние месяцы, от своей палатки к палатке Ро-Гаса. Он опирался на посох, стараясь обходить даже небольшие камни. Справа и слева его поддерживали Аарон и Ифамар. Ро-Гас, улыбаясь, пошел навстречу старцу и, не обращая внимания на предостерегающие жесты Аарона, обнял Моисея.

– Сказывали, ты сильно болеешь? – спросил старец.

– Да… но, кажется, все позади. Сегодня у меня ясная голова, крепка и точна рука.

– Даже сам есть попросил! – крикнул Ор.

– Есть… это хорошо, – Моисей одобрительно кивнул головой. Я вот тоже… совсем перестал есть. Ничего не принимает мой старый организм. Но сегодня, как видишь, смог до тебя добраться. Ифамар вчера сказывал, будто заканчиваешь ты…

– Совсем малость осталась…

Они неспеша подошли к Ковчегу, и Моисей с огромным интересом стал рассматривать творения Ро-Гаса.

– Ого-го! – невольно вырвалось из его уст, – ты, большой Ро, великий мастер. Не случайно Иегова избрал именно тебя на такой великий труд… А здесь что?

Ро-Гас пояснил Моисею, что в данном месте будет устроен затвор. И для красоты он хочет украсить его листиком.

– Листиком? Что же, хорошо… Только знаешь, пусть он будет виноградным.

– Виноградным… Ладно, – согласился Ро-Гас, – виноградным, так виноградным.

На следующий день Ковчег был полностью готов. Сразу же послали за Моисеем, и вскоре старец, уже без посоха и без помощи идущих рядом Аарона и Ифамара, довольно бодро ступал по тропе. За последние сутки здоровье его значительно поправилось, он впервые поел и даже сам, без посторонней помощи выбрался из палатки. Аарон такую перемену относил на счет предыдущего посещения Ковчега и той радости, которую испытал Моисей при виде творения Веселеила.

Ро-Гас тоже чувствовал себя бодро, хотя выглядел все таким же изможденным, «выжатым», с запавшими глазами, человеком, которому только что пришлось штурмовать неимоверной высоты и сложности горную вершину. Впрочем, наверное, так оно и было на самом деле.

Моисей трижды обошел Ковчег, любуясь им и все время одобрительно покачивая головой.

– А крышку отворить можно? – наконец спросил он.

– Конечно, – ответил Ро-Гас, и вместе с Аголиавом они открыли Ковчег.

– И внутри золотой! – восторгался Моисей.

– Как заказывали…, – протянул Ро-Гас.

– Я уже и забыл…

Он вытащил из кожаного футляра две Скрижали Завета и бережно уложил их на дно Ковчега.

– Большой Ро, закрывай!

Ро-Гас и Аголиав аккуратно водрузили крышку на прежнее место, и Моисей даже руками всплеснул.

– Как хорошо! Как же хорошо! Так ведь хотел Иегова…

На его глазах появились слезы, и все присутствующие тоже с трудом сдерживали рыдания. Даже Ро-Гас, кремень, а не человек, невольно вытер предательски скользнувшую по щеке слезу. Трудно было передать умиленную радость этого события какими-то словами. Да и не требовались они сейчас.

– Я прошу вас, братья, оставьте меня и Веселеила вдвоем, – обратился старик к иудеям, – мне надобно сказать этому человеку те слова, которые может знать лишь он один.

Когда иудеи удалились на почтительное расстояние, Моисей поклонился Ро-Гасу и торжественно, как только мог, произнес:

– Светозарный, ты исполнил великое дело. Знаю я – ты Богом целован. И послан нам ради Ковчега Завета. Путь твой освещает звезда. Мне не ведан он, но я уверен – будет славен. Как славен твой сегодняшний труд во веки веков!

Моисей посмотрел на Ро-Гаса как на любимого внука и сказал:

– О Господи…

А ночью Ро-Гасу были явлены слова: «Светозарный, исполнил ты се во имя будущего сынов израилевых». Утром, когда он проснулся, то сразу же подумал: «Почему он назван Светозарным?». Смутные воспоминания юных лет, когда что-то говорилось о его роде Светозарных, почти начисто стерлись. Остались лишь какие-то неясные образы, но и они бы пропали начисто, если бы не откровенные слова Моисея и не этот дивный пророческий сон.