Дороги скорби - Павел Серяков

— Я не просто так стою в каменном кругу с оружием, — ответил Эгиль. — Если у тебя хватит смелости, бейся со мной. Если ты трус, выставь вместо себя своего воина! Боги решат твою судьбу сегодня!

— Я принимаю твой вызов, — отвечал брату Орм. — Но только и ты не жди пощады.

Когда поединок иссяк и Орм, сын Свейна Серебряной Колесницы, лежал на холодных камнях, уставившись соловеющими глазами на серое исенмарское небо, Эгиль поднял покрытое кровью брата оружие и прокричал:

— Сегодня в присутствии богов я стяжал себе право стать конунгом! Вы все видели это! Вы тому свидетели!

— Боги не одобряют братоубийства! Да и не видела я здесь богов, — произнесла Астрид конунга. — Ты не станешь конунгом, Эгиль. Ярлы не пойдут за тобой. А те, что уже пошли, быстро сообразят, что ты не достоин и пряди волос своего брата Орма.

— Астрид, дочь Магнуса Косматого. Мстительная фурия, — Эгиль расплылся в широкой улыбке. — Ты не права во всем. Ты оскорбляешь меня, но я все равно тебя уважаю. А что до богов, так я исполняю именно их волю.

Среди собравшихся началось волнение.

— Что ты такое говоришь?! — закричал ярл Тости. — Не вплетай свою жажду власти в замыслы Всеотца!

— Острова Двух озер не пойдут за тобой!

— Каменные палаты не поддерживают тебя, и нам стыдно, что Медведь Березовой Рощи позволил себя одурачить! Только рыжая дева и может видеть все как есть. А Фолки? Как ты его подкупил?

Ярлы, верные Оруму, оставались верны тому и после смерти конунга. Ропот и крики разлетались над Мошной Цвергов. Крупнейшее поселение кальтехауэров было подобно натянутой струне. Исенмарские острова были готовы окунуться в междоусобные войны за право занимать бражный зал великого конунга. Гхарр видел это и не был доволен, ибо замыслы Эгиля вели к созреванию Семени Войны. Сын Рогатого Пса давно потерял из виду спасенного мальчишку, но чувствовал готовность Семени. Гхарр любил кальтехауэров, ибо те были великими воинами, змей знал культуру этих людей и был её частью. Когда-то в незапамятные времена один из воинов, что обладал особенным для человека взглядом, смог увидеть присутствие Гхарра на поле брани, и позже его нарекли Великим Змеем Исенмара. Богом войны и кровопролития.

— Отруби брату голову и брось в море, — прошептал Гхарр Эгилю. — Быстрее!

То, что произошло потом, изменило историю сразу двух народов. Под крики ярлов молодой Эгиль отсек голову брата и швырнул ее в холодную воду. Даже жрец выронил барабан. Кто-то крикнул о бесчестии, кто-то схватился за оружие. Даже Фолки Медовый Язык посчитал Эгиля покойником, но позднее он переменил мнение и сочинил множество песен, прославляющих поступок братоубийцы. Под крики и гомон море вспенилось.

— Я принимаю твой дар, конунг Эгиль, — голос был громче ветра, моря и плеска воды водопада Вдовьей косы. — Я укажу кальтэхауэрам путь к славе.

Видя, кто вышел из моря, жители и гости Мошны Цвергов пали ниц, и один лишь Эгиль остался стоять на ногах. Потрясенный, напуганный.

Закованный в латный доспех, из воды вышел Гхарр Великий Змей Исенмара и преклонил перед Эгилем колено.

— Созывай ярлов Исенмара, — молвил он. — Веди великое войско на Гриммштайн. Я присягаю тебе на верность и буду помогать советом.

Эгиль потерял дар речи. Впервые он воочию увидел того, кто шептал ему на ухо. Впервые увидел того, кто надоумил его вернуться из изгнания.

— Лишь однажды я вступлю в бой, — продолжал Гхарр. — Но только тогда, когда посчитаю нужным.

Исенмар, дорогой мой друг, — это островное государство. Шесть крупных и четыре малых острова были испокон веков разделены холодными водами Седого моря и древними распрями вождей. Явление Гхарра положило конец распрям, и его присутствие в дружине конунга Эгиля сплотило кальтэхауэров. Так родилась великая островная армия.

За те три года, что Фрида прожила с Иво, он ни единожды не обмолвился о том, как смог выйти живым из той схватки, но девушка видела, чего ему стоила победа. Покалеченный человек, способный ходить, лишь превозмогая невыносимую боль. Последствиями её спасения были открывшиеся старые и полученные новые раны на теле Гончей. Даже в таком состоянии, бинтуя грязными тряпками раны, Иво прикладывал всевозможные усилия, чтобы выходить Фриду.

Она не знала, что после боя, добивая раненых, Псарь сохранил жизнь одному из своих учеников и велел передать Кацу следующее послание:

— Старик, наши пути разошлись. Прежде я никогда не шел против тебя, да и сейчас тоже не иду. Выбор между девкой и цехом я сделал в пользу девки. Умей принять чужой выбор, а если не можешь, знай, ты баба, Кац, и мочишься сидя. Если у тебя все-таки есть яйца, приходи за мной сам, а если нет, я знаю, где тебя найти. Не оскорбляй меня, присылая Псарей.

О том, как громко хохотал Кац, слушая эти слова, Фрида тоже не знала, как не знала и самого Каца.

— Учитесь, сукины дети, — обратился тогда старик к своим людям. — Вот что значит Псарь, вот, как уходят из цеха.

— Он же предатель, — сказал один из наемных убийц. — Мы это так просто проглотим?

— Проглотим, не подавимся, — ответил Хозяин Псарни. — Меня сложно запугать, но его я боюсь. Мне не стыдно бояться. Пусть живет. Запрещаю ему мстить.

Восстановившись от полученных в «Шелках герцогини» травм, девушка дождалась конца лета и оставила наемника, но лишь затем, чтобы встретиться с Юреком и сообщить другу о своем решении остаться со спасителем и помогать тому во всем, ибо сам о себе этот человек заботиться теперь не может. Купец приводил разные аргументы, говорящие в пользу первоначального плана, но Фрида была непреклонна.

— Он спас меня дважды, хотя мог этого не делать. Он ничего не просит взамен и ничего от меня не ждет, — сказала она тоном, не терпящим возражений. — Уважай мой выбор, даже если находишь его глупым.

— Глупым я считал решение Волдо приютить вас с братом, и теперь мне стыдно за свои слова, — отвечал ей купец. — Я не повторяю своих ошибок, девочка, и уважаю твой выбор. Ты расскажешь мне, где находится этот ваш дом, и я договорюсь о том, чтобы вы ни в чем не нуждались. Низкий поклон этому Иво, и помни, что тебе есть куда возвращаться.

От Юрека Фрида узнала, что Фридрих теперь служит при Лотаре, сыне Хладвига, и находится у своего воеводы на хорошем счету.

Так они попрощались, и так, в заботе о Псаре, пролетели три года жизни. За это время Фрида не узнала, как называется озеро близ её нового дома, но это не мешало ей приходить сюда каждый день и подолгу размышлять, не сводя глаз с водной глади. Дыхание ветра приводило в движение заросли камыша, и именно здесь она могла остаться наедине со своими мыслями. Иво рассказывал, что она не первая девушка, которой полюбился песчаный берег озера, и Фрида понимала, о ком говорит человек, предавший ради нее свой цех. Уходя домой, она собирала луговые цветы и вечерами, сидя у очага, собирала из них букеты. Один букет для Агни, что покоилась за домом, другой для лекаря из засыпанного колодца. Четыре других букета для Рвача, трех его приспешников и убийцы из Псарни — ученика, пытавшегося убить своего учителя. Иво смеялся над этим её занятием, называя девушку сердобольной дурой. Первый год жизни с Иво был самым сложным. Фрида понимала, что брань, которой её осыпал покалеченный Псарь, идет не от его израненного сердца, а исходит из недр отравленной души. На протяжении целого года Гончая пытался прогнать Фриду.