Подружка №44 - Марк Барроклифф

Она походила на жутковатую соседку из моей студенческой юности – даму, которая раз в две недели аккуратно купала своих кошек, и твердила нам, что мы не имеем классового права ходить по одной улице с нею. Все мы готовили себя к работе в средствах массовой информации, то есть к жизненному уровню среднего класса, а муж той мегеры был почтальоном, но я, пожалуй, понимаю, что она имела в виду. Как-то раз она вызвала полицию, чтобы разогнать вечеринку в нашем доме, и оно бы ничего, только никакой вечеринки не было, просто однокурсники забрели к нам на огонек в воскресенье вечером. Копы велели нам сделать потише музыку, но были вынуждены признать, что это довольно сложно, ибо никакой музыки мы не включали.

Так вот, наша дама млела от Тэтчер и на каждых выборах вывешивала на доме плакат «Голосуйте за консерваторов». Как вы можете догадаться, мне приходилось отвечать плакатом Социалистической рабочей боевой марксистской альтернативной партии, хотя я понятия не имел, какие у них цели и задачи помимо стояния у станций метро. Также я не знал ни одного члена данной партии, проработавшего в своей жизни хоть один день, а следовательно, в чем-то они, должно быть, правы.

Мы вошли в «Павильон», безумное сооружение эпохи Регентства с колоннами и восточными куполами. Внутри я восхитился смешением индийского и китайского стилей и решил отделать свою квартиру так же. И принимать гостей в роскошном клетчатом халате, в расписанной драконами зале.

– С ума сойти, правда? – сказал я. – Так и видишь, как Оскар Уайльд пьет здесь чай с принцем-регентом.

– Оскар Уайльд жил на сто лет позже.

– Но настолько опередил свое время, – извернулся я, обращая внимание Элис на роскошную люстру.

Потом мы, взявшись за руки, пошли к морю, и мне до смерти хотелось наткнуться на каких-нибудь знакомых. Купили картошки фри, выяснили, что оба любим макать ее в уксус; купили пива, и Элис заметила, что я много пью. Я купил новый телефон взамен старого, который пришлось заклеивать скотчем после того, как Джерард швырнул его на пол. Вместо звонка телефон выдавал несколько тактов из «Мессии» Генделя, причем не одну музыку, а еще и гудел, так что получалось: «Аллилуйя! Бииип. Аллилуйя! Бииип. Во веки веков – бииип!», как в телепередаче, откуда при озвучании вырезали бранные слова. Это мне понравилось, поскольку было забавно, и Джерард точно возненавидит его по той же самой причине. Мы осмотрели развалины Пир-пэлес, которые городской совет намеревается восстановить, точно так же, как я намереваюсь ремонтировать квартиру, вот только слетаю на Луну и упрочу мир во всем мире.

По набережной фланировали разномастные путешественники «нового типа». Брайтон заполонили орды хиппи; темные личности в пестром этническом шмотье попадались на каждом углу. Вероятно, они называют друг друга братьями и сестрами, а жить мечтают в старых фургонах. Это дало мне возможность развить любимую тему, остававшуюся без употребления уже года три.

– Чертовы путешественники нового типа, – сказал я, кивнув на девушку в африканских косичках и, несмотря на жару, в драном свитере.

– А что такое, по-твоему, путешественник нового типа? – спросила Элис.

– Бродяга с богатыми родителями, – страшно довольный собой, ответствовал я. Она хмыкнула, что я расценил как смех.

По пути к взморью мы развлекались, вопя в полный голос: «Эй, Таркин» и «Джемайма!», чтобы посмотреть, кто из чудиков обернется. Не обернулся ни один, но нашему веселью это ничуть не мешало.

– Я помню то время, когда бритоголовые и хиппари сходились здесь стенка на стенку и вышибали друг дружке мозги, – ностальгически вздохнула Элис.

«Это любовь», – подумал я и поцеловал ее.

Джерард отодвинулся куда-то на третий план. Когда мы на запредельной скорости мчались в «Ягуаре» по шоссе к морю, выяснилась еще одна пикантная подробность: Элис настолько надоело его нарочито беспокойное соседство, что она ушла спать на диван. То есть насчет ночи, проведенной в ее постели, Джерард не соврал, но вместе они там проспали не более часа. Единственное место, куда могло тыкаться доказательство его страсти, была его же собственная рука. Однако причина, по которой Элис допустила его к себе в постель, тоже оказалась несколько иной, чем я думал прежде.

Мне удалось вытянуть из Элис подробности того разговора. Очевидно, Джерард сказал, что имеет сообщить ей нечто серьезное обо мне, а на ее резонный вопрос предъявил позорное досье, найденное мною в среду на кухонном столе. Элис бегло перелистала альбом и спросила, с какой радости Джерард таскает его с собой по всему городу.

Тут-то он раскололся, что любит ее и сделает все, чтобы ее завоевать. Вероятно, первоначальная версия о его плохом самочувствии была неправдой, хотя, должен заметить, тоже на редкость в его духе.

Что случилось дальше, я так до конца и не понял – отчасти потому, что заметил у обочины дорожного инспектора, замерявшего скорость, и вовремя дал по тормозам, отчего Элис до конца поездки не могла прийти в себя, а отчасти потому, что сама Элис явно темнила.

Я с удивлением услышал, что она его целовала, хотя, по ее словам, целовала дружески, а не страстно. Насколько я знаю Джерарда, в том состоянии он вряд ли был способен прочувствовать столь тонкую разницу. Сразу после поцелуя он стал умолять о большем, аргументируя это, по сбивчивым объяснениям Элис, тем, что со мною у нее было все, а значит, справедливости ради надо дать равный шанс ему.

– Как это – умолял, буквально? – спросил я, взяв с облицованного грецким орехом приборного щитка прикуриватель.

– Да, повалился на колени и скулил. Как собака.

Это она, скорее всего, выдумала, но при мысли о коленопреклоненном Джерарде мне стало смешно.

– А ты что?

Закуривая сигарету, я ухмыльнулся, отчего дым попал мне в глаза и машину слегка повело вбок.

– Сказала, что у меня болит голова.

Машина вильнула чуть сильнее, хотя ухмылка у меня пропала сама собой.

– Ты понимаешь, что это почти согласие переспать с ним, если только он найдет для тебя пару таблеток аспирина?

– Ну… он… я…

Уж не знаю, что было причиной ее внезапного косноязычия – мое неосторожное вождение или сам предмет разговора.

– Он так настаивал… Как будто встречаться со мною для него вопрос жизни.

«Так оно и есть – в смысле жизни счастливой и состоявшейся», – подумал, но не сказал я. Пожалуй, уведи у него Элис кто-нибудь другой, не я, он смирился бы. Именно моя победа для него невыносима. Я такой же, как он, живу с ним в одной квартире, мы вместе ходим пить пиво, и, по существу, разницы между нами никакой, но господь подарил мне счастье, а ему велел убираться несолоно хлебавши. Надо было бы спросить Элис, нет ли у нее симпатичных подружек, с которыми мы могли бы его познакомить, но, как мне показалось, это вряд ли его утешило бы. Джерард из тех, кто способен выиграть на Олимпийских играх серебряную медаль – и страшно переживать, что золотая досталась кому-то еще. Знаю, подобным честолюбием принято восхищаться, но, виноват, я восхищения не испытываю. Особенно если золотая медаль у меня.