Две королевы - Джон Гай

Дарнли обижался, и встречать послов пришлось Босуэллу. «Все, связанное с крещением, — язвительно писал Сесилу сэр Джон Форстер, — находится под его управлением, что вряд ли нравится остальным придворным». Возвышение Босуэлла отражало благосклонность к нему Марии, а также тему объединения, общую для праздника. Его «примирение» с Мореем и Аргайлом стало одним из самых примечательных событий 1566 г. и якобы положило конец смертельной вражде двух бывших лидерами лордов конгрегации, чье золото было украдено семь лет назад. На крещение были приглашены дипломаты из Европы, и со стороны Марии было не очень разумно настолько возвышать Босуэлла. Вместе с Мореем и Хантли он стоял позади ее кресла на официальных приемах, что могло отразиться на его статусе. Впоследствии сэр Джеймс Мелвилл говорил, что у Босуэлла «была своя мишень, и он в нее попал» — метафора из соревнований лучников, где победителем считался тот, кто поразит цель, или «мишень». Это важное наблюдение, хотя никоим образом не свидетельствующее о романтических отношениях Марии и Босуэлла.

Впечатление от события часто может оказаться не менее важным, чем само событие, и роль Босуэлла, важно дефилирующего в своем новом костюме, стала предметом пересудов. Мария подарила Морею зеленый костюм, Аргайлу — красный, а Босуэллу — синий. Это были всего лишь три костюма из множества дорогих нарядов, которые она раздала придворным, но больше всего денег ушло на организацию банкетов. В последний день за ужином слуги не приносили блюда в большой зал — они подавались с необычной механической «машины». Сегодня никто не знает принципа ее работы, но первые две перемены, включавшие около пятидесяти отдельных блюд, приехали в зал на движущейся платформе с двенадцатью сатирами и шестью нимфами, а третья перемена была подана с помощью «желоба», представлявшего собой нечто вроде механического конвейера. Перед четвертой, последней, переменой блюд с потолка на позолоченном шаре спустился ребенок, одетый ангелом и декламирующий стихи.

Перед последней переменой движущаяся платформа сломалась, и банкет закончился раньше, чем намечалось. Возможно, это было к лучшему. Бастиан Паже, один из любимых слуг Марии, помогавший Бьюкенену в постановке маскарадов, поддразнивал английскую делегацию. Они и его соотечественник француз были переодеты в костюмы сатиров с длинными хвостами и хлыстами в руках. По свидетельствам очевидцев, они размахивали хвостами и показывали неприличные жесты. Скандал разгорелся после того, как один из англичан сказал Паже, что лишь уважение к королеве не позволяет ему вонзить кинжал прямо в сердце француза. Услышав шум, все повернулись к ним. Страсти накалялись, и для восстановления порядка потребовалось личное вмешательство Марии и Бедфорда.

Но вернемся к Дарнли. Все это время ему удавалось избежать ответственности за убийство, однако теперь у него появилась веская причина опасаться за собственную жизнь. В рождественский сочельник Мария даровала прощение Мортону и еще семидесяти заговорщикам, участвовавшим в убийстве Риццио. Она даже простила Эндрю Кера из Фодонсайда, который направил на нее пистолет, когда Риццио вытаскивали из столовой. Новые королевские милости последовали 12 января 1567 г., в последний день пребывания Марии в Стирлинге, перед возвращением в Эдинбург вместе с сыном.

После крестин Бедфорду удалось уговорить Марию даровать прощение заговорщикам. Он приписывал свой успех посредничеству лордов, в особенности Морею и Босуэллу, которые вместе с ним убеждали королеву даровать прощение. Наконец Мария уступила. Она еще не полностью оправилась после приступа обострения язвенной болезни в Джедборо. Физическое и психологическое истощение сыграли свою роль. За два дня до того, как она даровала прощение, французский посол дю Крок застал ее в постели — она «горько плакала» и жаловалась на «сильную боль в боку».

Несмотря на то что убийство Риццио, случившееся девять месяцев назад, заставило Марию сомневаться в собственной безопасности и в верности слуг, она переступила через свое отвращение ради примирения непостоянных во взглядах лордов, беспрерывно враждующих друг с другом и с короной. Политика Марии была благородной, однако королева так до конца и не поняла культурных особенностей Шотландии, связанных с понятием о чести. Верность короне была привлекательным вариантом для лордов, желавших удовлетворить свои амбиции, но этот вариант выбирался исключительно из эгоистических соображений. Лорды желали служить Марии только на своих условиях: они были неспособны умерить свою жадность даже тогда, когда получали желаемое. Королева простила Мортона и Дугласов в тот момент, когда разочарование в муже и боли в животе заставили ее пойти по пути наименьшего сопротивления. Это стало ее главной ошибкой.

Тем не менее причины такого поведения Марии явно были более глубокими. Фактически она совершила внезапный разворот на сто восемьдесят градусов и простила убийц Риццио. Чем же была вызвана такая перемена?

Одна из причин — политика примирения, которая уже приобрела собственную динамику. Но главной причиной все-таки было ожидание династического соглашения с Елизаветой, результатом которого стал бы его новый вариант без унизительно-оскорбительных статей, присутствовавших в Эдинбургском договоре. И сейчас переговоры велись на уровне двух королев. Елизавета сама занялась дипломатией в отношениях с Марией, а Сесил оставался не у дел, пока не воспользовался шансом, представившимся после того, как из всех возможных кандидатур для присутствия на крестинах королева выбрала Бедфорда. Бедфорд был одним из ближайших союзников Сесила и всегда прислушивался к его аргументам. Сесил предполагал, что его посланник приватно побеседует с Марией во время празднеств в честь крещения принца и убедит ее даровать прощение Мортону и остальным заговорщикам, позволив им вернуться домой. В свою очередь, Сесил не будет мешать примирению королев.

Однако такой поворот совсем не значил, что Сесил изменил свое отношение к Марии. Это был глубоко циничный шаг. Он обманывал Марию, прекрасно понимая, что как только прощенные Дугласы вернутся в Шотландию, они пожелают отомстить Дарнли, и Мария будет не в состоянии справиться с этой враждой, что уничтожит все шансы на взаимопонимание с Елизаветой.

Интуиция не подвела Сесила. 9 января Мортон отправил ему письмо из Берика, перед тем как пересечь границу. Он выражал благодарность за вмешательство, позволившее получить прощение, и уверял, что окажет ему «любую услугу, которая находится в его власти». Он готов взяться за любое дело в Шотландии или в другой стране. И как будто специально, Бедфорд, который пересекал границу в противоположном направлении, заверил Сесила, что Мортон всем ему обязан.

Вне всякого сомнения, именно по этой причине редактор развернутого выпуска «Хроник» Холиншеда, опубликованного в январе 1587 г., меньше чем за две недели до казни Марии в Фотерингее, писал, что в «замышлении, планировании и осуществлении» убийства Дарнли участвовали «могущественные, ныне здравствующие люди». В те времена «могущественным человеком» называли Сесила. Это заявление приписывается Мортону, и в «Хрониках» оно приведено в виде цитаты, чтобы избежать цензуры, и вполне вероятно, что это прямой намек на Сесила.

Разумеется, это не означает, что Сесил участвовал в заговоре против Дарнли — для этого он был слишком умен. Но с самого начала его политика в отношении Марии была направлена на то, чтобы сделать ее положение максимально неустойчивым, вызывая хаос в критические моменты. В конце концов, при желании он мог не поддерживать связей с Мейтландом и Ноксом, прекратив тайную переписку, однако он также мог заранее предупредить Марию о заговоре с целью убийства Риццио.