Словацкая новелла - Петер Балга

месяцы он проводил в горной деревушке, лежащей на склонах Втачника. Жил он у вдовы Горской. За жилье и еду платил мало — денег неоткуда было взять. Матушка Горская приняла его в свой дом как родного. Каждое утро Гал уходил в горы, бродил по долинам, по горным лугам, рисовал сенники, бедные поля, кучи округлых камней, собранных с лугов и напоминавших в массе своей древние скифские погребения. Возвращался он под вечер, наблюдая игру теней в долине и глядя на гребни гор, освещенные лучами заходящего солнца. Он познавал душу этого края и искал те средства, с помощью которых мог бы передать ее как можно точнее.

Из благодарности нарисовал он для матушки Горской ее сына Штефана. Она нарядила его в белую рубашку. Белокурые волосы мальчика, напоминавшие по цвету только что скошенные колосья, и праздничная рубашка определили гармонию красок в картине.

Матушка Горская неотлучно сидела возле Петера Гала и смотрела, как на белом полотне появляется улыбающееся лицо ее сына. Это была единственная картина, которой не коснулось мрачное настроение. Ведь художник знал, для кого он рисует. Именно поэтому так хотелось ему теперь дать эту картину на выставку, как контраст к грустным пейзажным зарисовкам.

Почти двадцать лет не был Гал в этих краях. От железнодорожной станции он ехал автобусом. Подсел к шоферу, чтобы по пути можно было все хорошенько рассмотреть. А тот оказался разговорчивым.

— Полночную Леготу вы уже не узна́ете. Кругом каменноугольные копи. Народ туда сбежался отовсюду. В деревне остались лишь старики да старухи, а вымрут — так и деревни не будет. Еще бы, кому охота жить да мучиться в скалах?

У Гала не было желания разговаривать. Ему хотелось видеть этот край и наедине с самим собой пережить волнение встречи. Драма ныне угасающей деревни, с которой были связаны воспоминания о начале его деятельности как художника, еще больше удерживала его от разговора. Он только спросил, когда идет последний автобус к скорому поезду, и на все попытки шофера завязать разговор отвечал молчанием.

Вдоль дороги и дальше до самого откоса поднимались новостройки промышленного города. Вскоре после войны здесь были открыты богатые залежи угля. Временами автобус проезжал под канатной дорогой, по которой в сторону вокзала медленно двигались доверху наполненные углем вагонетки и возвращались обратно пустые. На лугах под склонами Втачника раскинулись бараки, то здесь, то там возвышались стройные подъемные краны, виднелись причудливые конструкции тепловой электростанции, трубы химических заводов. Встречные грузовые машины летели с такой неимоверной скоростью, как будто их водители упивались гибелью старого тихого мира и стремились как можно скорее предать его забвению.

Широкая бетонная дорога поднималась прямо на высокую, покрытую буйной растительностью гору. Очертания окружающих гор остались такими же, какими они были тогда. Может быть, только там, в глубине гор и долин, господствует тишина, а глубоко под ними уже распростерся лабиринт коридоров, где люди врезаются в землю, добывая уголь. На темени вершин раскинулись луга. Здесь их называли «лазками». «Лазки» звучит, как слово «ласки»[27]. «Удивительное совпадение, — подумал Гал. — Любовь — это как высокогорные луга: совсем близко к небу, высоко над пылью дорог, над дымовой завесой, застилающей вереницу будней». Он хорошо знал эти горы, все тихие места под огромными буками, под отвесными скалами, на просеках и пастбищах с ярко-зеленой травой, у памятников из груды камней, на которых грелись ящерицы.

Когда до шофера дошло, что незнакомый пассажир не желает с ним разговаривать, он пожал плечами и оставил его в покое. Однако молчать ему не хотелось. Ни одна встречная машина не проходила без его комментариев, в которых он более чем критически оценивал шоферские способности своих коллег.

— Эй ты, едешь, будто навоз везешь… Видно, еще недавно гонял волов… Этому надо бы дать телегу, а не автомобиль… кнут да вожжи. Но-но, поехали!

Постепенно все меньше пассажиров оставалось в автобусе. Когда же он остановился в Полночной Леготе, то был почти совсем пуст. Шофер нажал кнопку, и двери с шумом открылись. А сам он, как бы декламируя, произнес:

— Полночная Легота, последняя остановка, конец света!

Горная деревушка показалась Галу более ветхой, чем раньше, заброшенной, как бы опустевшей. На единственной улице зияют ямы, дома запущены, во дворах беспорядок. Попадавшиеся навстречу Галу крестьяне и крестьянки не обращали на него внимания. Чужой человек в деревне теперь не редкость — сколько землемеров, геологов, инженеров развелось в горах. Вербы у речки буйно разрослись, тополя вытянулись, кусты у заборов образовали густую стену. С трудом узнавал Гал оригиналы своих пейзажей и эскизов. Его рисунки и картины отразили природу в какой-то один из моментов. Но как меняется природа по прошествии года, хотя год в ее жизни — это мгновение! А как же изменились люди за два десятка лет?

Гал шел позади дворов по знакомой каменистой тропинке к домику, в котором когда-то жил. У развалившегося забора ему повстречалась маленькая девочка, робкая и сопливая. Он ласково обратился к ней:

— Здесь живет матушка Горская?

Девочка сжалась, посмотрела на него из-под опущенных ресниц и несмело кивнула.

— А она дома?

Девчушка испуганно взглянула на чужого человека и, не сказав ни слова, побежала по узкой каменистой тропинке.

Гал нажал ручку калитки и вошел в сад. Трава здесь была не скошена, деревья не ухожены. С волнением приближался он к знакомым дверям, ведущим прямо на кухню.

Хозяйка уже в окно увидела незнакомого человека. Едва Гал собрался постучать, как дверь отворилась и перед ним предстала матушка Горская.

Когда-то она была красивой женщиной с благородным профилем, который сохранился у нее, хотя волосы поседели и лицо покрылось морщинами. В выражении глаз появилась печаль, свидетельствующая об уравновешенности характера и о мудром примирении с жизнью, что бывает свойственно старым людям. Годы не сгорбили ее, в неподвижно прямой фигуре сохранилось гордое достоинство. «Такой была мать Горациев в древнем Риме», — подумал Гал.

— Кого вам надо? Она не узнала его.

— Вас, матушка. Присмотритесь получше. Не узнаете меня?

Она прищурила глаза и изучала незнакомого человека. Ее взгляд остановился на деревянном чемоданчике, в каких художники носят принадлежности для рисования, и тут лицо ее просияло. Потом, как бы не веря своим глазам, она подошла поближе, всмотрелась еще раз. И вдруг вся она ожила. Заговорила, хотя, казалось, не находила слов.

— Ну, возможно ли? Пан Гал! Неужели? А я думаю, правда это или нет. И вы не забыли про нас? Проходите, чего же мы тут стоим!

Они вошли на кухню. Запах, стоявший здесь, напомнил Галу былые годы. Матушка Горская растерялась, как